Двойная звезда

   Последние слова несчастная мать еле выдавливала из себя, с трудом сдерживая непреодолимое не столько даже желание, сколько инстинктивную, первобытную животную потребность завыть по-волчьи. Пусть не на луну, пусть на светящийся матовый диск люминесцентной лампы, лишь бы вытолкнуть, излить из себя боль, избавиться от ужаса предстоящей утраты. Довольно крупная женщина, она, недолго думая, прямо в коридоре городской киевской больницы, на глазах у изумленных больных и немногих в это время дня посетителей, рухнула неаккуратным кулем на колени перед зятем:

   - Олеженька, сыночек, умоляю тебя - отпусти ее! Ведь она все равно уйдет - не к нему, так вообще из жизни. Неужели тебе действительно легче похоронить ее, чем позволить ей быть счастливой?! Отпусти, пусть она живет! Не бери грех на душу...

   Олег пытался поднять тещу, да ее, такую большую, и при ее желании поднять было непросто, а она, вместо того, чтобы помочь ему, только цеплялась за полы его распахнутой куртки, и бесконечно приговаривала:

   - Отпусти ее, сынок, спаси, спаси мою девочку, умоляю тебя, отпусти, пока не поздно...

   Сумрак сырого апрельского вечера разорвали синие блики машины скорой помощи. На узких носилках разметалась в беспамятстве бледная, словно уже умершая, Светлана. Рядом, сжав зубы, сидел и держал за руку любимую жену Олег. Лидию Тимофеевну он в машину не пустил - хватит ему устроенной ею в больнице истерики. Он сам все сделает. Он сможет.

   Ревущая сиреной машина неслась в международный аэропорт Борисполь.

   Но Лидия Тимофеевна тоже не сидела, сложа руки. Кляня себя, на чем свет стоит, за то, что так долго скрывала от зятя страшную тайну, рискуя тем самым потерять единственную дочь, совершенно не сожалея о том, что предала ее на смертном одре, не выполнила последнюю волю умирающей, трясущимися от страха, волнения и надежды руками она судорожно листала страницы почти рассыпавшейся в прах от старости записной книжки, пытаясь отыскать заветную страничку, на которой по настоянию московских гостей записала их координаты. Руки дрожали так, что в конце концов книжка выпала из рук и странички живописно разлетелись по ковру. Размазывая слезы по щекам, истерически подвывая в голос от страха опоздать, ей, наконец, удалось отыскать нужную запись. Но тут ее ждало еще одно испытание: по закону подлости выход на междугородную связь оказался занят прочно и надолго. Не выпуская из рук трубку, Лидия Тимофеевна, давясь слезами и воя все громче и громче, все набирала и набирала проклятую восьмерку, пока, наконец, ей не удалось прорваться до заветного межгорода. И первый номер, до которого посчастливилось дозвониться, оказался номером Нины. Той не сразу удалось понять, кто звонит - в трубке слышалось только всхлипывание, изредка прерываемое нечленораздельными звуками. Нина уже собралась было бросить трубку, решив, что кто-то таким образом развлекается, когда, наконец, несчастной матери удалось более-менее внятно произнести:

   - Олег везет Светочку в Москву. Рейс 168, Домодедово. Виктор еще жив?

   От этих слов слезы хлынули уже из Нининых глаз. Впервые за последние полгода она была полностью, безоговорочно счастлива - возможно, еще не поздно, может быть, он еще выживет! Пусть ей никогда не быть рядом с ним, только бы он был жив, только бы ему было хорошо! Миленький, родненький, потерпи еще немножечко!

   - Да, да, он жив! В коме, но он еще жив! Я лечу, я еду встречать! Извините, не могу больше говорить - надо спешить...

   ***

   Москва

   В Домодедово Олега встречали Нина с Андреем. Машина скорой помощи уже ждала у здания аэропорта. Носилки с почти уже неживой Светланой погрузили в машину и, разгоняя сиреной и мигалкой тишину позднего вечера, рванулись в Москву. К счастью, дороги были почти пустынны, и добраться до места назначения удалось всего за каких-нибудь пятьдесят минут.

   Виктор, еще будучи в сознании, категорически отказался от госпитализации, и теперь находился дома. Он дышал самостоятельно, но в сознание не приходил уже восьмые сутки. Со слезами на глазах Олег собственноручно уложил Светлану рядом с совершенно ему незнакомым человеком. Боль крепкой рукой сжала горло, не позволяя нормально дышать. Он не думал сейчас о том, как будет жить без Светы. Сейчас главное было одно: только бы она выжила, только бы у нее все было хорошо. А он... Что он? Он как нибудь, он потом... Что потом - он и сам не знал. В эту минуту он вообще ничего не знал, да и не хотел знать. Хотелось, чтобы Света выжила, а ему, пожалуй, проще всего было бы умереть. Но это потом, потом, сейчас главное - Света!