Двойня для Цербера

Я просто уверена, что они с Цербером обсуждают, что этот монстр со мной делает, и оба ржут, отпуская сальные шуточки. Содрогаюсь от омерзения. Или, может, меня мутит от душного запаха ландышей, который заполнил весь салон? Открываю окно и делаю глоток свежего воздуха.

* * *

Я стою посреди жужжащего, словно улей, и переполненного людьми зала ожидания и выискиваю глазами маму и братика. Сначала я замечаю яркий чемодан, разрисованный крупными ромашками, а потом — красную футболку Никитки с пандой на груди. Мама ведет его за руку, и брат идет спокойно, не капризничая и не застывая на месте, словно и не болен.

Впервые за эти ужасные месяцы сердце в груди подскакивает от радости, а нет от невыносимого горя. Я срываюсь с места и, лавируя в толпе, бегу к ним. Бросаюсь маме на шею, едва сдерживая слезы.

Я хватаюсь за нее, словно, если не буду крепко держаться, мама пропадет, и вдыхаю запах «Шанель номер пять». Я не знаю, как это возможно, но уверена, что мама спасет меня. Это же мама. Она заберет меня у Цербера и все.

Наконец я отрываюсь от ее груди, и мама всматривается в мое лицо, обхватив его тонкими пальцами. Никита вцепился в мою юбку и теребит тонкий пояс, обвивающий мою талию.

— Доченька моя, ты так изменилась, — проговаривает мама, считав каждую новую мимическую морщинку на моем лице. — Будто повзрослела.

Я повзрослела, мама, потому что он сделал меня женщиной помимо моей воли. Живя с Цербером, я состарилась на тысячу лет разом. Он, как паразит, высосал из меня все, растоптал мои честь и достоинство.

— Я просто очень соскучилась.

— Ты моя хорошая, Асечка. Мы тоже скучали, но лечение помогло. За это огромное спасибо Олегу. Без него мы бы не потянули целых три месяца в Швейцарии, терапию и лекарства. Он святой человек, и о тебе заботился.

Я улыбаюсь горькой, как полынь, улыбкой. Еле сдерживаюсь, чтобы не рассказать все о «благодетеле» прямо здесь и сейчас. Почему молчу? Рот мне заклеивает липкий, холодный страх. Я боюсь, что мама просто не поверит мне.

— Верно, мам, — проговариваю я. — Пойдемте. Я очень хочу домой.

Мама смотрит на меня встревоженным взглядом. Она и представить себе не может, что за три месяца я заезжала домой всего один раз. Он дал мне тогда пятнадцать минут, чтобы я могла забрать личные вещи, которые стали мне хоть каким-то утешением.

— С возвращением, — угловато улыбается Рафа и подхватывает чемоданы.

— Спасибо, — отзывается мама и тепло улыбается моему тюремщику, который бы тоже не отказался меня помучить, если бы не преклонялся перед своим хозяином.

Я подхватываю Никитку на руки, и мы идем к машине, припаркованной снаружи.

Я сажаю брата на заднее сиденье и пристегиваю ремнем безопасности, сажусь сама и умоляюще смотрю на маму.

— Чтобы вам не было тесно я сяду вперед, — объясняет он, уже собираясь захлопнуть дверь.

— Нет, мам, давай с нами. Прошу тебя.

Мама кивает и забирается на заднее сиденье. Я оказываюсь между ней и Никитой. Меня обнимают их ласковые руки, и кажется, что ничто не выцарапает меня из этого уютного кокона. Даже Цербер.

Я обнимаю, прижавшегося ко мне братика, и укладываю голову на мамино плечо. Лишь бы эта поездка подольше не заканчивалась.

* * *

Я тщательно встряхиваю кубики в сложенных ковшиком ладонях и выбрасываю их на середину поля — восемь точек в сумме. Беру свою фишку, металлический наперсток, и отсчитываю восемь полей — оказываюсь в синей зоне. Ставлю туда наперсток, специально столкнув его зеленый домик.

Рафа аккуратно возвращает пластиковый домик на место, поставив его вплотную к моей фишке и, скривив губы в подобии приветливой улыбки, озвучивает результат моего хода:

— Вы должны мне арендную плату, Ася.

Должна. Я должна всем. Семье. Церберу. Его прихвостню. Но только не себе. Единственное, что можно, — это дышать, когда хозяин дарует тебе короткую передышку. Как сейчас, например. Со стороны, если не знать, что я заложница Цербера и живу в его кошмарной тени, мы все похожи на обычную семью. Мы с мамой уже уложили Никиту и решили поиграть в монополию. Понятно, что мама и моего конвоира пригласила принять участие в семейных посиделках. Они крадут у меня все. Даже последние крохи прежней счастливой жизни.

Теплый ламповый вечер. Вот только я не могу расслабиться под взглядом Рафы, который то и дело останавливается на мне. Ненадолго, но от этого он не становится менее грязным.

— Алексей, что же вы к Асе все на «вы» обращаетесь? — спрашивает мама, тепло улыбнувшись и заткнув за ухо прядь волос цвета выбеленного льна. — Она же девочка совсем, почти вдвое младше вас.

Мои виски сжимает горячим металлическим обручем. Я судорожно пытаюсь сообразить, как объяснить это маме, пока Рафа не выболтал, что я живу с Цербером.

— Это Алексей просто так шутит, — почти выкрикиваю я, взглядом умоляя Рафу не выдавать меня.

— Агния Алексеевна все время такая серьезная, что я действительно так шучу, — неожиданно поддерживает он меня, и я облегченно выдыхаю, хотя виски пульсируют все сильнее.