Двойня для Цербера

Молчу и просто смотрю. Пересиливаю себя и улыбаюсь ему. Касаюсь губами влажной шеи с синюшными венами и, преодолевая омерзение, пытаюсь изобразить страсть. Он должен поверить. Цербер же так уверен, что я жажду, чтобы он меня насиловал и теку от каждого его прикосновения.

Неуклюжими пальцами, пульсирующими от прилившей крови, расстёгиваю пуговицу и молнию на его брюках, и Цербер мне это позволяет. Преодолевая дрожь, вытаскиваю из боксёров то, что ненавижу и готова оторвать или отгрызть.

— Тсс, я знаю, как сделать тебе хорошо, — шепчу я в его приоткрытые губы.

Обхватываю твердеющий член колечком из пальцев и плавно протаскиваю его вверх, от основания к головке. Мне мерзко трогать его там. И все же, это лучше того, что он делает со мной обычно. Кожа собирается под пальцами гармошкой, а потом натягивается с тихим, омерзительным хлюпаньем. Издав громкий стон, Цербер хватает меня за шею и упирается своим лбом в мой лоб.

Я должна выжить. Должна позаботиться о семье. Для этого мне нужно стать для него особенной. Изысканным лакомством. Цербер любит связывать женщин и брать их сзади, чтобы не смотреть в глаза. Чтобы все контролировать. Сегодня я сделаю все, чтобы было по-другому.

— Агния, эти фокусы действуют только на малолеток, — вновь ошпаривает меня своим хрипловатым, царапающим голосом.

— Олег, посмотри на меня, — прошу я. — Сейчас я сделаю тебе очень хорошо. Доверься мне. Ты меня многому научил.

И он смотрит. Буравит взглядом из-под насупленных бровей. Не останавливает меня. Не управляет моими движениями. Этой сволочи нравится новая игра.

Я ненавижу, когда его член твердеет и втыкается в меня, но сейчас радуюсь растущему возбуждению. На сегодняшний вечер мне удалось его переиграть. Цербер отдался мне. Он стал слабее. Однажды я проникну ему под кожу и сделаю этому монстру очень больно. Очень.

— Видишь, как оно может быть? — шепчу я у его виска, по которому струится пот. — На самом деле ты хочешь, чтобы я тебя полюбила.

Здоровой рукой он хватает меня за волосы на затылке и до боли стискивает их в пальцах. Резким рывком дергает назад. Я стискиваю зубы покрепче и ласкаю его еще более напористо — соразмерно боли, которую Цербер мне сейчас причиняет.

— Я уже сказал, что не нужна мне твоя херова любовь, — рычит он, впившись в меня безумным взглядом.

— Я помню тот раз в клубе, — разыгрываю я свой главный козырь. — Помню каждое твое слово. Помню то признание. Может быть, я хочу, чтобы ты сказал мне это вновь.

— Сучка, — выдыхает он, и по пульсации и дрожанию его члена в ладони я понимаю, что почти добилась своего. — Чего ты хочешь на сей раз? Явно что-то свое выкручиваешь.

Я замедляю движения, сознательно не позволяя ему кончить быстро.

— Олег, умоляю, не позорь меня перед мамой.

— Не хочешь, чтобы мамочка узнала, что ее дочка — обычная шлюха, да, Агния? — ухмыляется он, наконец оставив в покое мои волосы.

— Скажи, что мне сделать за это?

— Убеди меня, что действительно любишь, Агния, раз уж начала. Поверю в это хоть на минуту и устрою спектакль для маман.

Я смотрю ему прямо в глаза. О господи, как это тяжело. Сейчас Цербер поймает в моем взгляде ненависть, и все…

Нет-нет, нельзя позволить ему заметить. Цербер под кайфом и возбужден. Это и есть та самая минута, когда он поверит в любую нелепую сказку.

Позволяю ему разрядиться. Руку заливает омерзительно теплой жидкостью, и я шепчу:

— Я люблю тебя, Олег. Никто тебя так еще не любил. И никто не полюбит.

Не выпуская обмякшего члена из пальцев, впиваюсь в его губы.

Цербер прижимает меня к себе, запускает пальцы в волосы и смягчает этот поцелуй. В нем даже мелькнула нежность. Она еще омерзительнее его жестокости. Меня мутит, а голова плывет, как и пол под ногами.

— Приведи себя в порядок, — приказывает он, оторвавшись от моего рта. — Сейчас устроим спектакль для мамки. Она до потолка от радости подпрыгнет.

Оправляю подол, который он успел задрать, и приглаживаю растрепанные волосы. Я нравлюсь ему растерзанной — с размазанным макияжем и растрепанными волосами, с его следами на теле. На мне плотные колготки, потому что все ноги в синяках, царапинах и засосах.

Цербер застегивает ширинку и ремень, и когда я этого совсем не ожидаю, хватает меня за шею и притягивает к себе.

— Чья ты девочка, Агния? — спрашивает тихим угрожающим шепотом, встряхнув меня как тряпичную куклу. — Подумай хорошо, прежде чем ответить.

— Твоя, — хриплю я, двумя руками вцепившись в его запястье.

— Не забывай этого, Агния. Если я узнаю, что на тебя хотя бы посмотрел другой мужик, закопаю в ближайшем лесу. И тебя, и его.

Цербер подносит покалеченную руку к своей шее и оттопыренным большим пальцем проводит под подбородком. Разжимает пальцы, и я открытым ртом судорожно хватаю воздух. Он дает мне пару минут, чтобы отдышаться, и мы вместе идем обратно в дом.

Мама отрывочными, нервными движениями укладывает в коробку монополию. Часть карточек и фальшивых купюр валяются на полу, и я приседаю на корточки, чтобы собрать их.

«Все хорошо?», — спрашивает мама взглядом, когда я отдаю ей собранные аксессуары.