Двойной Нельсон

В доме все в порядке. Павел Нестерович сегодня рано утром вернулся из служебной командировки, помылся, сменил костюм и ускакал в Департамент. Оттуда позвонил, веселым голосом по телефону сообщил, что задержится и будет поздно вечером. Обед готов, ужин тоже, Макс накормлен, Нина здорова — так в чем же дело? Надо помочь бедной маленькой Кэлли. (В малышке содержалось без малого сто семьдесят фунтов, и назвать ее малышкой можно было лишь потому, что она была на два года младше подруги.)

На время своего отсутствия Лейда Карловна дала самые подробные инструкции по действиям в случае: пожара, ограбления, наводнения, землетрясения и пропажи Макса. Нине пришлось все повторить и заверить Лейду Карловну в том, что если, не дай Боже, Павел Нестерович вернется раньше ее самой, то Нина разогреет ужин, накормит Павла Нестеровича, уложит его спать, предварительно сварив свежий травяной отвар и напоив им хозяина, несмотря ни на какие отговорки и сопротивление. Нина поклялась применить силу (при этом покраснев) и даже перекрестилась на семейные образа Путиловских.

После этого дверь захлопнулась и в квартире стало тихо-тихо. Слышно было лишь, как тикают часы в кабинете. Туда Нина и направила свои стопы. Когда приехал Путиловский, она еще почивала и предмета своей любви пока не лицезрела. Нина плюхнулась в кресло и стала мечтать, как будет кормить, поить и укладывать спать хозяина кабинета.

К моменту укладывания Нинина фантазия разгулялась настолько, что пришлось вскочить, побежать в ванную комнату и ополоснуть горящее лицо холодной водой, после чего сказать самой себе в зеркало: «Вы, Бернацкая, испорченная и гадкая девчонка!» Отражение в зеркале радостно и согласно кивнуло головой.

* * *

Государев суд скор не только на расправу, но и на милость: как только Гершуни был доставлен под охраной в столицу, тут же высочайшим повелением всем сестрам было роздано по серьге.

Наградные посыпались, как из рога изобилия. Даже последний писаришка в Департаменте получил свою долю. По трехмесячному окладу досталось Бергу и Медянникову. Путиловскому денег не дали ни копейки, зато представили к следующему чину — надворного советника, что в Табели о рангах соответствовало подполковнику.

Поскольку почти неделю вкушали чрезвычайно опостылевшую железнодорожную пищу, решено было празднование события не откладывать, а устроить мужскую пирушку прямо сейчас. Душа жаждала отдохновения от трудов праведных, тем более что соседство Григория Гершуни веселия духа не прибавило: Гриша всю дорогу пугал конвоиров сказками о грядущей революции, которая не простит его смерти и каждому воздаст по делам его.

К такому мрачному будущему все отнеслись по-разному. Для шести часов бдения по очереди в обществе Григория каждый избрал свою тактику.

Берг вступал в споры, кричал, махал руками и цитировал древнегреческих авторов, в которых оба были не сильны. В ответ Гершуни бил Берга цитатами из трудов какого-то Маркса, очевидно, дальнего родственника Берга по крови. Маркса в училище и академии не проходили, поэтому из словесных поединков с Гершуни Берг выходил побитым и потом долго восстанавливал силы и мировоззрение за дегустацией железнодорожного пива.

Путиловский внимательно выслушивал Гершуни, делал пометки в записной книжице, затем проводил тщательный разбор всех его высказываний с точки зрения действующего законодательства, с подробным указанием преступления и последующего за ним наказания в виде ссылки, тюремного заключения, пожизненной каторги или смертной казни путем повешения либо расстрела, если дело юридически переходило из уголовных в разряд военных преступлений. Свой комментарий Путиловский украшал латинскими выражениями. Гершуни латынь записывал, очевидно готовясь к будущей судебной речи. Оба были довольны общением.

Оставшись первый раз наедине с Евграфием Петровичем, Гершуни легкомысленно покусился на царствующие устои государства, отчего Медянников вначале окаменел. Данного признака Гершуни не заметил или счел его вниманием новообращенного к его ораторским талантам. Таким вот кенарем Гриша разливался минут пять, после чего терпение Евграфия Петровича лопнуло. Неожиданно для себя самого и для оратора он схватил Гершуни за загривок, пригнул ему голову и повозил мордой по кандалам. У наказуемого вспух нос и полностью пропало желание даже открывать рот в присутствии Медянникова. Наградой за такое поведение послужили долгие рассказы конвоира все о тех же кенарях, их потомстве и методах обучения чарующему пению.

Заткнуть Медянникова физическим способом у Гершуни не хватало ни сил, ни умения, поэтому приходилось слушать и страдать. Скорая смертная казнь, которой иногда попугивал для блезиру Евграфий Петрович, стала казаться Гершуни сладостным избавлением от ужасного желтого мира канареек...

Ресторан выбирали недолго. Поскольку Путиловский настоятельно заявил, что приглашает всех обмыть новый чин, долго этому не сопротивлялись: начальник — барин, значит, и ресторан предлагает он.