Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

Тухачевский в своем выступлении вначале пытался опровергнуть свои показания, которые он давал на предварительном следствии. Тухачевский начал с того, что Красная Армия до фашистского переворота Гитлера в Германии готовилась против поляков и была способна разгромить польское государство. Однако при приходе Гитлера к власти в Германии, который сблокировался с поляками и развернул из 32 германских дивизий 108 дивизий, Красная Армия, по сравнению с германской и польской армиями, по своей численности была на 60―62 дивизии меньше… Тухачевский как бы пытался популяризировать перед присутствующей аудиторией на суде как бы свои деловые соображения в том отношении, что он все предвидел, пытался доказывать правительству, что создавшееся положение ведет страну к поражению и что его якобы никто не слушал. Но тов. Ульрих, по совету некоторых членов Специального присутствия, оборвал Тухачевского и задал вопрос: Как же Тухачевский увязывает эту мотивировку с тем, что он показал на предварительном следствии, а именно, что он был связан с германским генеральным штабом и работал в качестве агента германской разведки еще с 1925 г. Тогда Тухачевский заявил, что его, конечно, могут считать и шпионом, но что он фактически никаких сведений германской разведке не давал…

Уборевич в своем выступлении держался той же схемы выступления, что и Якир… Корк показал, что ему все же было известно, что руководители военно-фашистской контрреволюционной организации смотрят на связь с Троцким и правыми, как на временное явление… Эйдеман на суде ничего не мог сказать… Путна — этот патентованный шпик, убежденный троцкист… показал, что, состоя в этой организации, он всегда держался принципов честно работать на заговорщиков и в то же время сам якобы не верил в правильность своих действий… Примаков держался на суде с точки зрения мужества, пожалуй, лучше всех… (И не только на суде! — Авт.) Примаков очень упорно отрицал то обстоятельство, что он руководил террористической группой против тов. Ворошилова в лице Шмидта, Кузьмичева и других… Фельдман показал то же самое, что и Корк».

Точное, сдержанное изложение военного человека, написанное языком донесения, без излишней патетики — разве что по поводу Путны немножко не сдержался. Сугубо деловое письмо, рапорт, несмотря на то, что Буденный и считался, и был откровенным сталинистом и не мог питать ни малейших симпатий к подсудимым. И насколько же иное впечатление производит записка Белова, адресованная Ворошилову.

«Буржуазная мораль трактует на все лады — „глаза человека — зеркало его души“. На этом процессе за один день, больше чем за всю свою жизнь, я убедился в лживости этой трактовки. Глаза всей этой банды ничего не выражали такого, чтобы по ним можно было судить о бездонной подлости сидящих на скамьях подсудимых. Облик в целом у каждого из них… был неестественный. Печать смерти уже лежала на всех лицах. В основном цвет лиц был так называемый землистый… Тухачевский старался хранить свой „аристократизм“ и свое превосходство над другими… пытался он демонстрировать и свой широкий оперативно-тактический кругозор. Он пытался бить на чувства судей некоторыми напоминаниями о прошлой совместной работе и хороших отношениях с большинством из состава суда. Он пытался и процесс завести на путь его роли, как положительной, и свою предательскую роль свести к пустячкам…

Уборевич растерялся больше первых двух. Он выглядел в своем штатском костюмчике, без воротничка и галстука, босяком… (За десять лет до того Белов служил с Уборевичем, был его заместителем и сменил его на посту командующего Северо-Кавказским военным округом. Это информация к размышлению, не более того… — Авт.)

Корк, хотя и был в штатском, но выглядел как всегда по-солдатски… Фельдман старался бить на полную откровенность. Упрекнул своих собратьев по процессу, что они как институтки боятся называть вещи своими именами, занимались шпионажем самым обыкновенным, а здесь хотят превратить это в легальное общение с иностранными офицерами. Эйдеман. Этот тип выглядел более жалко, чем все. Фигура смякла до отказа, он с трудом держался на ногах, он не говорил, а лепетал прерывистым глухим спазматическим голосом. Примаков выглядел сильно похудевшим, выказывал глухоту, которой раньше у него не было. Держался на ногах вполне уверенно… Путна только немного похудел, да не было обычной самоуверенности в голосе…

Последние слова все говорили коротко. Дольше тянули Корк и Фельдман. Пощады просили Фельдман и Корк. Фельдман даже договорился до следующего: „Где же забота о живом человеке, если нас не помилуют“. Остальные все говорили, что смерти мало за такие преступления… Клялись в любви к Родине, к партии, к вождю народов т. Сталину…»

Рискнем высказать одно предположение. У нас сейчас много пишут о той преувеличенной ненависти, которую выказывали судьи к своим вчерашним товарищам. За что, мол, и поплатились. Этому тоже есть объяснение в русле нашей версии.