Не слишком пострадал и Авель Енукидзе, никогда не принадлежавший ни к каким оппозициям, старый друг Сталина. Хотя его сняли со всех постов, а на ближайшем пленуме вывели из состава ЦК и исключили из партии, но он еще два года оставался на свободе — до февраля 1937 года. Его обвиняли в засорении аппарата ЦИК «враждебными элементами», в попустительстве созданию на территории Кремля сети террористических групп, а также в моральном разложении, растратах и пр. По нынешней официальной версии, он был репрессирован за то, что не уделил достаточно внимания руководящей роли Сталина на Кавказе и был добр к преследуемым оппозиционерам. Когда в качестве предполагаемого предлога для ареста реабилитаторы выбирают такие вещи, надо понимать, что о человеке совсем уж ничего хорошего сказать нельзя. Тухачевский — тот «гениальный стратег» и «поборник технического перевооружения», Бухарин — душка, «любимец партии», даже Ягода — и тот «мавр, который сделал свое дело». А Енукидзе? Чем он занимался там, у себя в секретариате?
Кое-что о том, чем он занимался, известно. Вернемся снова к дневнику М. А. Сванидзе: «Авель несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на наш быт в течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив, он смрадил все вокруг себя — ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех… он использовал все это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом, будучи эротически ненормальным и, очевидно, не стопроцентным мужчиной, он с каждым годом переходил на все более и более юных и, наконец, докатился до девочек в 9―11 лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально. Это фундамент всех безобразий, которые вокруг него происходили. Женщины, имеющие подходящих дочерей, владели всем, девочки за ненадобностью подсовывались другим мужчинам… В учреждение набирался штат только по половым признакам… Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков: стоило ему поставить интересную девочку или женщину и все можно было около его носа разделывать…»
Так что моральное разложение, уж точно, обвинение не фальсифицированное. За девочек и тогда судили, и сейчас судят. В растраты тоже верится охотно, ибо был он, судя по некоторым воспоминаниям, барином. Человек, способный раздать угодившему ему казачьему ансамблю столько денег, что семья советского рабочего могла бы существовать на них не один год (был такой случай во время заграничного визита), едва ли жил на одну зарплату, даже если зарплата эта была очень высока. Если даже его судили только за это, если под флагом чистки заодно избавлялись от особенно смрадных типов, не позоря государственную верхушку процессами о растлении малолетних, то кто из читателей, имеющих дочерей, пожалеет Авеля?
Интересно, «за девочек» его тоже реабилитировали? Или только «за политику»?
Вот ведь что любопытно: «кремлевскому делу», как мы помним, предшествовал донос на Петерсона и Енукидзе. А основной удар пришелся по «стрелочникам», по мелким исполнителям. И комендант Кремля Петерсон, и секретарь ЦИК Енукидзе отделались выговорами «за утрату большевистского руководства» и «попустительство» и снятием с работы, но остались на свободе, хотя с ними так удобно было расправиться. Сей не совсем понятный факт имеет два объяснения. Одно — общепринятое: то, что репрессии разворачивались по заранее составленному сценарию, где каждой фигуре было отведено свое место и время. Другое — более простое. Как мы опять-таки помним, расследованием «кремлевского дела» руководил лично Ягода. Если принять ту версию, что он сам был в числе заговорщиков, мгновенно все становится простым и понятным. Шеф НКВД свалил вину на «шестерок», выгородив «тузов».
Прошел год. И с полугодовым интервалом страну потрясли два судебных процесса, где основными обвиняемыми выступали старые большевики, соратники Сталина по революции. Более того, впервые за всю историю чисток фигуры такого калибра были приговорены к смертной казни, и казнь приведена в исполнение.