Я увидел того, кто, похоже.Больше видеть меня не хочет.Он сидел на молельном коврикеВ группе шумных, веселых школьниковОн метнул на меня злобный взгляд —Из-под век на меня брызнул яд.Он в школе Хавса был учеником,А с Хавсом я давным-давно знаком.Воскликнул Хавс: «Мальчишка этот — пень,Или в нем прочно угнездилась лень».Раздели парня быстро догола.Несут ремень — учить его пора.Вдруг завизжал любовник мой:«Постой, Учитель, стану честно день-деньскойУчиться и вести себя примерно!»Тут я вмешался: «Хавс, решил ты верно,Но все же лучше отпусти мальчишку,Ремень для нежной попы — это слишком!Он выучит всю книгу наизусть,Ну а захочешь, и твою развеет грусть»{256}.Музыка вместе с поэзией была центром, вокруг которого вращалась придворная культура, и два этих искусства часто сливались в песне. Без сомнения, дворы Махди, Гаруна, Амина и до некоторой степени Мамуна являлись центром арабской музыкальной культуры. Число певцов, оригинальность песен, репутация и награды композиторам и исполнителям никогда не были одинаковыми.
Местом для выступлений обычно становились тесные пирушки в резиденции халифа, подальше от широкого двора и придирчивых глаз моралистов, потому что тогда, как и сегодня, многие благочестивые мусульмане не одобряли шумную и веселую музыку. На этих сборах музыканты обычно были отделены от халифа занавеской, так, чтобы он и его близкие друзья, а также женщины могли находиться с ним и слушать выступление, оставаясь невидимыми. Иногда выступавшие даже не имели представления о том, кто их слушает. Однако часто, когда по кругу пускали вино и вечер затягивался, барьеры падали, и халиф мог расслабиться. Такие известные музыканты, как Ибрахим аль-Мосули или ибн Джами, вероятно, удостаивались более близких отношений с правителем, чем любые ведущие политики или военные.
Подобные пирушки обычно были небольшими: пять-шесть музыкантов, не больше. Самым ходовым инструментом была лютня — по-арабски она называется аль-юд:
именно отсюда произошло английское слово lute, как и французское luth, итальянское Huit, испанское laud, немецкое Lauth. Рождение этого инструмента сокрыто в глубине веков, но новая и более современная форма его была создала в Ираке в конце восьмого века нашей эры музыкантом по имени Зальзаль. Она называлась лютней Шаббут, поскольку се корпус напоминал рыбу с таким названием. Эго был четырехструнный инструмент с полым резонатором яйцевидной или грушевидной формы. Лютня остается любимым музыкальным инструментом арабов вплоть до настоящею времени. Обычно на ней играли деревянным медиатором. Лютни такого рода все еще можно встретить в продаже в суках Дамаска и Алеппо, а также в руках любой группы традиционных арабских музыкантов.Еще одним струнным инструментом был тупбур,
который отличался от лютни более длинным грифом и меньшим размером резонатора. Последний часто имел форму барабана и был обтянут кожей, которая давала звуковой тон, позволяющий солировать{257}. Обычно тупбур имел две или три струны; во времена ранних Аббасидов было известно два типа тунбуров — багдадский и хорасанский. В анекдоте о пуританстве Мансура его показывают не знающим, что такое тупбур — халифа вынужден просвещать слуга, который видел такой инструмент в Хорасане. Можно предположить, что инструмент попал в Багдад с востока лишь в самом начале правления Аббасидов.Основным духовым инструментом был мизмар,
иногда известный под своим персидским названием пай. Он представлял собой одиночную камышовую трубку с восемью отверстиями, позволяющими обеспечивать полную октаву. Существуют упоминания о металлической трубе (буг), но кажется, она больше использовалась для военной музыки, чем в выступлениях при дворе. Ударные инструменты были представлены барабаном (табл) и тамбурином (буфф), который мог быть квадратным или круглым. О тамбуринах с колокольчиками или со звенящими тарелками пет свидетельств вплоть до двенадцатого века — но вполне возможно, что они существовали и в описываемое нами время.