Дворец иллюзий

— Ему не хватило мужества видеть, как его сыновья пожинают плоды своих действий — действий, поощряемых его любовью, которой они не достойны. Вместо этого он попросил, чтобы я отдал этот дар Санджаю, его вознице и наперснику. Санджай будет рассказывать ему все, что происходит. К концу рассказа он, возможно, будет сожалеть об этом, ибо Санджай — не тот, кто будет смягчать свои слова. Но ты — достаточно ли ты смелая, чтобы увидеть величайший спектакль наших времен? Достаточно ли стойкая, чтобы рассказать остальным, что действительно произошло в Курукшетре? Потому что в конечном счете только свидетель — а не актеры — знает истину.

Я колебалась. Неожиданно мне стало страшно. Впервые моя эйфория отступила, и я увидела другое лицо войны: насилие и боль. Наблюдая, я буду страдать не меньше, чем те, кто сам переживает эти события. И буду ли я в меньшей степени чувствовать свою вину, чем Дхритараштра? Не была ли я так же в ответе за войну, как и он? Возможно, было бы лучше ждать, пока курьеры не принесут новость, одну фразу, в которой будет заключаться жизнь или смерть.

Я глубоко вдохнула. Я не знала, что сказать, пока слова сами не сорвались с моих губ:

— Я принимаю твой дар. Я увижу эту войну и буду жить ради того, чтобы рассказать о ней. Это справедливо, ибо именно я стала ее причиной.

— Не очень-то доверяй себе, внучатая невестка! — Улыбка Вьясы была иронична, как никогда. Только потом, оглядываясь назад, я могла прочесть в ней сочувствие. — Семена этой войны были посеяны задолго до твоего рождения, хотя, конечно, ты способствовала тому, чтобы она началась раньше. Но я доволен твоим выбором.

Он протянул руку, чтобы прикоснуться к моему лбу, к точке, где должен находиться третий глаз. Я мысленно готовила себя — не знаю, к чему. Возможно, к взрыву божественной музыки, к удару молнии. Но его прикосновение было настолько обычным, что разочаровало меня, оно было не более волнующим, чем прикосновение птичьего крыла. Я огляделась вокруг. Все было таким же, как и прежде. В сумерках я даже не видела своих мужей.

Не позволил ли себе Вьяса шутку в мой адрес?

— Мучают подозрения, не так ли? Не беспокойся. Начиная с завтрашнего дня, в течение восемнадцати дней — потому что именно столько продлится это побоище — ты увидишь все самые важные моменты этой войны.

Он отступил в тень. Тьма поглотила всё, кроме постепенно исчезающей белизны его бороды.

— Подожди! — закричала я. — Ты говоришь, ты уже написал историю войны. Скажи мне, кто победит?

— Разве годится спрашивать у драматурга, какова будет развязка его спектакля? Но в данном случае я даже не драматург — а всего лишь летописец. С моей стороны было бы дерзостью раскрыть финал до предписанного момента, о внучка, которая совсем не научилась терпению с того момента, когда я впервые увидел тебя!

С этими словами он ушел.

— Где ты, Панчаали? — я услышала, как Юдхиштхира зовет меня. — Мы сейчас должны спуститься и поужинать. Нам нужно подготовиться к завтрашнему дню.

Я позволила ему взять свою руку и рассеянно отвечала на его ухаживания. Мы шли в лагерь, освещая себе путь факелом. Слуги построили простой шалаш с крышей из пальмовых листьев, который должен был послужить укрытием для нас, женщин, пока не кончится война. Они пытались сделать его уютным с помощью шелковых драпировок и сандаловых благовоний, и даже привели музыканта, который играл на однострунной лютне и нежно пел. И все же беспокойство витало в воздухе, как перед грозой, а под коврами каменистая земля была слишком твердой, отчего Кунти скривила гримасу, сев на пол. Что касается меня, мне было все равно. Когда я потеряла свой дворец, любое место — будь то особняк или лачуга — не радовало меня.

Когда мы сели, чтобы поесть, вошли мои сыновья в сопровождении Дхри и Сикханди. Они приветствовали меня если не с нежностью, то с учтивостью, и я знала, что должна быть благодарна и за это. Мне хотелось много им сказать, но сейчас я не могла подобрать слова. Дхри выглядел опустошенным. Сикханди, которого я давно не видела, отрастил длинные волосы. Это придавало лицу двойственность — оно казалось мужским и женским одновременно. Мои сыновья были одеты в доспехи, хотя пока в этом, конечно, не было особой необходимости. Но для них это было частью этой новой волнующей игры. Я смотрела, как зачарованная, на игру света факела на их бронзовой коже. Я не помню, что я говорила, благословляя их, когда они прикасались к моим стопам. Я знала, что в тот день я должна была так же беспокоиться, как любая другая мать, я почему-то не чувствовала страха.

Дар Вьясы уже подействовал на меня. Я словно упала в реку, и меня уносило течением к водопаду, прочь от людей, о которых я беспокоилась до настоящего момента. Я слышала далекий шум воды, или это просто были голоса смятения? Скоро течение стало сильнее, перенося меня за край. Я смотрела на лица вокруг себя. Они были суровы, бледны и будто бы высечены из камня. Никто не замечал моего оцепенения. Каждый был замкнут в своем внутреннем мире, где он воображал себя главным героем славной пьесы.