Дворец райских наслаждений

— Трубка, трубка… — бормотал он. — Где же трубка? Ты не возражаешь, если я покурю? Сам знаю, отвратительная привычка, а я в твоей комнате. Но мне надо покурить. Так я успокоюсь.

Девушка наблюдала за тем, как доктор суетливо раскуривает трубку и затягивается.

— Самые страшные новости я уже знаю, — промолвила она, нарушив молчание.

— Нет, нет, солнышко, все как раз наоборот, у меня хорошие новости.

— Не похоже, что вы им очень рады, — произнесла она.

— Да нет же, я рад, очень рад, просто я не знаю… не знаю, как тебе их лучше поднести. Возможно, ты будешь потрясена…

Она покорно ждала. Ей было немного скучно.

— Понимаешь… понимаешь, похоже, у нас появился шанс спастись.

— Я не желаю, чтобы меня спасали.

— Ну вот, опять ты за свое. Признайся, ты же несерьезно. Понимаешь, я получил письмо, только никому не говори. Это тайна, страшная тайна… похоже, некоторых из нас решили пощадить.

— Некоторых из нас?

— Да, к сожалению, только некоторых. Ничего не поделаешь. Если уж не все, то хоть кто-то… Ты одна из счастливцев. Слава Богу, помиловали мою жену, Дженни и Джорджа. И конечно же Тома. Да, Тому тоже повезло. Совершенно точно, в письме шла речь о Томе.

— От кого вы получили письмо, доктор? Можно я его прочитаю?

— Нет. Я его сжег. Так лучше. А то еще кто-нибудь увидит, прочитает… Честно говоря, — он понизил голос, — я вообще еще никому ничего не говорил. Только тебе.

— Как интересно, доктор. Загадка на загадке. А почему только мне?

— Понимаешь, Элен, я хочу попросить тебя о помощи. Я о Нелли. Ты же знаешь, какая она упрямица. Если она узнает, что я остаюсь, она может отказаться уехать.

— Значит, вам не повезло?

— Я? Нет, ну что ты, конечно же нет. Кому нужен такой старый дурак? Только женщины и дети. Так правильней, честней. Только так и можно.

— Только женщины и дети? А как же Летиция Милуорд и ее малыши? Чего-то я не помню, чтобы вы говорили, что их включили в список помилованных. И как там оказался Том? Слушайте, доктор, я никуда не поеду. Отправляйтесь вместо меня. Поверьте мне, я говорю искренне.

Почувствовав удивление, девушка заметила, с какой мукой смотрит на нее Аиртон.

— Послушай, Элен, неужели ты полагаешь, что я хочу умереть? Пойми, я не могу… не могу поехать с вами. Мое место здесь, с моей паствой. Нас ждет лучший мир. Я не могу их оставить. Как же ты этого не понимаешь?

Неожиданно Элен осенило. Она все поняла.

— Ваше имя было в списке. Так? А вы хотите меня спасти, уступив мне свое место?

— Глупая девчонка, — резко оборвал ее доктор, густо покраснев. — За кого ты меня принимаешь? Думаешь, я Бог? Думаешь, мне дано решать, кому жить, а кому умереть? Думаешь, я способен на такое… святотатство?

Элен, подавшись вперед, взяла Аиртона за руку:

— Нет, доктор. Я думаю, что вы добрый, мужественный и очень великодушный человек. Не надо меня спасать. Вам надо позаботиться о жене и детях. Они нуждаются в вашей опеке и защите.

Аиртон отдернул руку:

— Слушай меня внимательно, девочка. Я тебе не лгу. Твое имя действительно в списке. И ты поедешь, если уж не ради собственного спасения, то ради твоего нерожденного ребенка. С тобой будет Том. Мне нужно, чтобы ты поехала, иначе Нелли может отказаться меня здесь оставить. Она о тебе позаботится.

— Ей надо заботиться о собственных детях. Доктор, вы от меня что-то утаиваете. К чему мандарину меня спасать? Он ведь даже меня не знает. Почему я? Как мое имя оказалось в списке?

Аиртон крутил в дрожащих руках трубку.

— Письмо писал не мандарин, — через некоторое время выдавил он, — его прислал Меннерс. Он жив.

Неожиданно все предстало перед девушкой в настолько ясном свете, словно в комнате включили яркую лампу. Она заметила ниточку на истертом рукаве доктора в том месте, где оторвалась пуговица, синий эмалированный таз и стоявший на полке кувшин, покрывавшую зеркало пыль и маленькую акварель, висящую в рамке на стене. Казалось, остановилось само время, а они с доктором превратились в два силуэта, навечно застывших на фотокарточке. Потом раздался оглушительный бой барабанов, и Элен почувствовала, как к голове прилила кровь, комната начала вращаться, а обеспокоенное выражение на лице доктора, который рванулся, чтобы поддержать пошатнувшуюся девушку, показалось ей чуть ли не смешным.

— Со мной все в порядке, — услышала она собственный голос, который донесся словно издалека. Ей почудилось, что она плывет над теплым, тропическим морем, а вверху, в черном ночном небе, залитом светом звезд, начинает бушевать гроза.

* * *

— Как она, Эдуард? — спросила Нелли, ожидавшая супруга в спальне.

— Потрясена. А чего ты ожидала? С ней все будет в порядке.

— Значит, ты ей все рассказал? Что она должна уговорить меня отправиться с ними.

— Ага.

Он сел рядом с ней на кровать и взял жену за руку. Некоторое время они сидели в молчании.

— Значит, ты все решил? — наконец спросила Нелли. — Бросаешь жену и детей? Если ты поедешь с нами, никто не подумает о тебе ничего дурного.

— Я должен исполнить свой долг, женщина. И ты это знаешь.

— Какой же ты все-таки эгоист. Ну и самомнение!