— Да. Всего шесть человек. Из них — двое детей, — уже как минимум в десятый раз за вечер повторил он. — Вам не составит никакого труда спрятать их на тайном этаже.
— Но это же опасно, Цзинь-лао.
— Именно поэтому вам столько заплатят. Более того, вы окажете услугу самому мандарину, а его благодарность бесценна.
— Сейчас все имеет свою цену. К тому же подумайте о Жэнь Жэне. Сейчас он большой человек. Командир сотни. Что с ним станется, если Железный Ван обо всем узнает?
— Никто ни о чем не узнает.
— Я соглашусь, только если вы удвоите сумму моего вознаграждения.
— Вздор. За те деньги, что я вам предлагаю, вы сможете открыть еще пять таких публичных домов.
— Тогда накиньте три четверти.
— Половину.
— Договорились. При этом девушка останется здесь. И еще оба ребенка. Если они, конечно, мне понравятся.
— Ничего не обещаю. Пусть мандарин решает.
— И долго ли он просидит у себя в
— А долго ли вы проживете после того, как совершите столь необдуманный поступок? Или вы забыли, кто вас защищает? Долго ли вы протянете, если Железный Ван станет вашим покровителем? Не угрожайте мне, друг мой. Вы ведь знаете, я пекусь о вас.
— Ты печешься о самом себе, мерзавец. Я знаю о твоих грязных делишках не меньше, чем ты о моих.
— Матушка Лю, к чему нам ссориться в такой прекрасный вечер?
— Цзинь-лао, возьмите себя в руки. Сейчас не время для стихов. Послушайте, я могу убедить Жэнь Жэня. Денег достаточно, но он захочет большего. Отдайте ему девушку. Кому она будет нужна, после того как с ней закончит мандарин? Будьте практичными. Подумайте о бедной старой женщине и представьте, как ей сложно держать в узде непослушного сына.
— Давайте выкурим еще одну трубочку и покончим с этим разговором.
— Значит, вы согласны?
— Я этого не говорил. Но я обдумаю вашу просьбу.
— Мне этого недостаточно.
— Хорошо. В таком случае я отнесусь к вашей просьбе со снисхождением.
— Ах, Цзинь-лао, вы, как всегда, само великодушие. И как я, бедная старая женщина, заслужила такой дружбы? Так что это было за чудесное стихотворение, которое вы мне рассказали?
Доктор смотрел на Нелли, сидевшую за пианино. Свет от газовой лампы падал на ее волосы, озаряя гордый изгиб шеи, украшенной жемчужным ожерельем. Печальная музыка гимна наполняла сердце тоской. Выдержка оставила доктора, и он чувствовал, как по щекам текут горячие слезы. На другом конце комнаты он увидел Элен — в одной руке девушка держала ладошку Дженни, другой — сжимала томик с гимнами. Элен заметила, в сколь расстроенных чувствах находится доктор, и ободряюще ему улыбнулась. Аиртон с благодарностью кивнул ей в ответ. Постепенно он взял себя в руки. Он понимал, что должен являть остальным образец мужества — но ничего не мог с собой поделать — сердце рвалось на части. Кажется, Джордж почувствовал настроение отца и потянул вверх ручку. Аиртон крепко сжал ее и почувствовал, как на глаза снова наворачиваются слезы.
«Скорей бы, — думал доктор, — скорей бы полночь. Нет больше сил. Хоть бы гимн побыстрее кончился». Но строфа сменяла строфу, и каждая нота иглой пронзала сердце.