Дворец райских наслаждений

— Эдуард, — начала Нелли, тщательно подбирая слова. — Конечно же, очень плохо, что мы думали о нем дурно, и в свое время мы обязательно расскажем Элен правду. Да, так будет правильно. Вообще-то, мне кажется, будет лучше, если у нее останутся добрые воспоминания об отце своей маленькой дочурки. Но я ума не приложу, чего ты себя так терзаешь. Сделанного не воротишь. Мистера Меннерса убили. Он погиб.

— В том-то и дело, что нет, — прошептал доктор, не отводя взгляда от долины. — Когда я его нашел, он был еще жив. Серьезно ранен, но жив.

— Что ты сказал? — Нелли окоченела. — Ты же мне сказал… ты всем сказал, что он мертв.

— Я соврал, — признался Аиртон. — Господи Боже, — задохнулся он, — что же я наделал? — Он стукнул себя по голове. — Все моя ненависть, — сказал Аиртон Нелли, которая с ужасом взирала на супруга, — ненависть и злоба. Я желал его смерти. Я хотел, чтобы он страдал, мучился, чтобы он расплатился за все преступления, которые, как я думал, он совершил.

— Эдуард, — прошептала Нелли. — Ты хочешь сказать, что нарочно бросил в поезде раненого? Чтобы он достался врагам живым?

— Да, — слабым голосом ответил он. — Я нарушил клятву Гиппократа. Я оставил Меннерса умирать.

— Эдуард, — ахнула Нелли. — Так вот что тебя так снедало все это время… — Она прислонилась к стене юрты, устремив невидящий взгляд к звездам.

— Теперь понимаешь? — произнес Аиртон. — Мне нет прощения. Правда?

— Не знаю, — прошептала она, не отрывая взгляда от неба. — Не знаю.

Аиртон затрясся от рыданий. Он плакал громко, вскрикивая, навзрыд. Через некоторое время Нелли обняла мужа и провела пальцем по его бровям. Он плакал у нее на руках, а она смотрела во тьму.

Лезвием ножа в небе сверкнула падающая звезда.

— Эдуард, — произнесла Нелли голосом холодным, словно окружавшая их осенняя ночь. — Элен — ни слова. Мы ей никогда ничего не расскажем. Ничего.

* * *

Последующие несколько дней прошли в суете вокруг Элен и ребенка. Сарантуя долгие часы, воркуя, укачивала девочку, поэтому все дела по дому Нелли пришлось взять на себя. Лежавшая на тюфяках Элен довольно улыбалась. Она все еще была очень слаба. Нелли ходила за водой и готовила еду, а Аиртон помогал ей чем мог. По сути дела, все эти дни он практически не отходил от жены, отвлекаясь только для того, чтобы осмотреть Элен и Катерину — именно так девушка решила назвать дочку. Когда выдавалось свободное время, Нелли и Аиртон подолгу гуляли среди усыпанных снегом холмов. Иногда к ним присоединялись Джордж и Дженни.

Орхон Баатар и Сарантуя приняли помощь доктора с привычной для них радостью и теплом, словно и не было долгих месяцев, которые Аиртон провел в молчании. Сперва Аиртона смущало почтительное отношение, чуть ли не благоговение, которое выказывали ему кочевники. В этом скромном стеснительном человеке никто бы не узнал элегантного отца семейства, который некогда возглавлял миссию в Шишане.

Конечно же, Аиртону потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к новой обстановке и хотя бы частично вернуть былую уверенность в себе. Орхон Баатар решил взять дело в свои руки. Несмотря на то что, даже будучи лекарем, кочевник несколько стеснялся принимать роды, он удивительным образом умел чувствовать незалеченные душевные раны других людей. Для него подобные раны ничуть не отличались от стригущего лишая, поражавшего овец, и требовали точно такого же внимания и терпеливого врачевания.

В ночь, когда родилась девочка, Орхон Баатар, как обычно, налил доктору нэрмэла, но Аиртон отстранил протянутую ему чарку. Орхон отказа не принял и настоял на том, чтобы доктор пил вместе с ним на равных. В тот единственный раз Орхона увидели пьяным. Кочевник был весел. Покачиваясь, он встал, выпростал руки из рукавов и спел одну из своих тягучих гортанных песен. Дойдя до середины, он забыл слова и весело засмеялся. Потом он хлопнул доктора по плечу, заставил его встать, обнял и, не размыкая объятий, пустился в пляс. Аиртон сперва сконфузился, но все кругом смеялись и хлопали в ладоши, и вскоре он уже весело притоптывал в такт Орхону. Кочевник подхватил кувшин и снова наполнил чарки. Прошло совсем немного времени, и доктор, захмелев, сделался таким же пьяным и веселым, как Орхон. Прежде чем все отправились спать, Аиртон показал, как в горах Шотландии пляшут рил[45], а потом, обливаясь слезами, спел Нелли романс Бернса «Любовь». Она шутя шлепнула доктора, обозвала «дурачком», а потом поцеловала. Раскрасневшийся Орхон Баатар обнял Сарантую за плечи и радостно вздохнул.