Дворец утопленницы

– Потому что вы вроде бы и строгая, и чопорная, но совсем иначе. Она ханжа, а вы нет, вы просто суровая и остроумная.

Они посидели в тишине, слушая, как трещат дрова в камине. Затем заговорили о Фрэнки, о ее карьере и, хотя об этом она вспоминать не любила, о войне и родителях, которые пережили все до единого авианалеты, все бомбы, со свистом падавшие в ночи, все взрывы, опалявшие небо, а потом нелепо погибли за пару недель до объявления мира.

– Где это случилось? В Лондоне или за границей? – шепотом спросила Гилли.

– Дома, в Лондоне. – Фрэнки горько усмехнулась. – Стоит кому-то рассказать, все тут же предполагают, что они погибли на войне. Нет, не на войне, всего лишь

во время войны. Попали в аварию. Если верить врачам, умерли мгновенно. По крайней мере, не мучились. Но как же это было глупо и бессмысленно. С бессмысленностью я так и не смирилась.

В тот день время для Фрэнки остановилось. Когда она открыла дверь и увидела на пороге полицейских, сердце сперва замерло, а потом и вовсе перестало биться. Выходит, не зря беспокоилась. Утром, вернувшись домой после ночной смены – голова еще гудела от воя сирен, – она остановилась у входа, потерла воспаленные глаза, прислушалась. Тишина. Ни звука. Никто не готовит завтрак, не скребет деревянной лопаткой по стенкам сковороды, не шуршит газетой, не спрашивает, как прошла ночь. Позже ей говорили, что, услышав об аварии, она оцепенела – так и замерла, протянув к полицейскому руку, точно надеялась не дать ему произнести вслух правду, которую знала заранее. Порой ей казалось, что она навсегда застряла в этой минуте, на этом пороге, обреченная раз за разом получать худшую весть в своей жизни.

Гилли взяла ее за руку:

– Мне ужасно жаль, Фрэнсис. Представить не могу, как вы это перенесли.

Не доверяя своему голосу, Фрэнки кивнула. А спустя несколько минут, когда вновь обрела способность говорить, призналась, что поэтому и начала писать. Не нашла другого способа справиться с горем, все прочее казалось пустым, бессмысленным.

Гилли внезапно выпрямилась, лицо ее приняло необыкновенно серьезное выражение.

– Послушайте, Фрэнсис, я понимаю, что все сделала неправильно, у меня почему-то иначе не выходит, но вы ведь его прочтете? – спросила она, широко распахнув глаза. – Мой роман, я имею в виду. Я вам первой показываю, никто еще и слова из него не видел. А ваши книги, они так много для меня значили, и если вы согласитесь посмотреть мою рукопись, высказать свое мнение, то я… в общем, вы не представляете, как это для меня важно.

– Серьезно?

– Да. Это, правда, всего лишь копия, местами слегка смазанная, но у меня бы терпения не хватило перепечатать весь текст заново. Я до ужаса медленно печатаю. Родители как-то угрожали отправить меня на курсы машинисток и отказались от этой затеи, только когда им объяснили, что я совершенно безнадежна. Фрэнсис, обещайте, что прочтете, ну пожалуйста.

– Неужели мои книги и правда для вас так уж много значат? – с любопытством осведомилась Фрэнки. – У меня сложилось впечатление, что от последних вы не в восторге.

– Почему вы так решили?

– Вы в прошлый раз сами говорили, едва ли не прямым текстом.

Гилли замотала головой.

– Ваш первый роман мне очень дорог, дороже любой другой книги на свете, а остальное неважно. Я и дальше буду читать все, что вы пишете, в надежде снова увидеть нечто подобное.

У Фрэнки неприятно кольнуло в груди. Да, подумала она, и вы, и все остальные. Позволив поуговаривать себя еще несколько минут, она в конце концов согласилась. Нужно же как-то загладить вину за огульные обвинения, хотя, справедливости ради, ей было в чем упрекнуть эту девушку, наверняка хранившую еще немало секретов. Но об этом лучше не думать. Сколько можно следить и подозревать. Гилли тем временем вскочила с дивана и направилась к лестнице.

– Куда это вы собрались? – с любопытством спросила Фрэнки.

– За рукописью, – отозвалась та. – Она ведь так и лежит у вас в спальне?

Фрэнки кивнула, но тут же добавила:

– Что, прямо сейчас?

– А почему нет? – Девушка жестом указала на улицу: – Или вы куда-то собираетесь?

И с этими словами, будто дальше обсуждать было нечего, она взбежала вверх по ступенькам и скрылась из виду. Фрэнки опрокинула в себя остатки виски. Затем подошла к бару, налила новую порцию. Глядя наружу сквозь струи дождя, она поднесла стакан к губам. И только тут внезапно поняла, насколько сильно разлился канал. Ей уже не раз приходилось видеть венецианские наводнения, но прежде вода поднималась дай бог на пару дюймов, едва выходила из берегов, лениво заползая на площадь Сан-Марко, в тамошние кафе и магазины. Это не причиняло больших неудобств. Но сейчас все было иначе. Фрэнки вспомнила слова кассира на вокзале. Сколько бы воды ни ушло с отливом, сегодня опасно выходить на улицу. Видимо, надо предложить Гилли остаться.

К тому же ночевать одной совсем не хотелось.