Дыхание

Впереди шла беременная с длинной изогнутой, словно вывернутой, шеей; в руках она держала икону, которая отсвечивала чем-то зловеще-латунным. За ней тянулись три согбенные фигуры с низко отвисшими грудями. Они раскачивались тяжело, словно маховик с огромным отточенным лезвием из некоего horror movies. На манер бурлаков перекинув ремни через свои плечи, бабы тащили упряжь, влекшую плуг; ручки его вжимали в землю еще две женщины. Беременная громко причитала:

— Ой, опахиваем, опахиваем землю-матушку, от злыдней, от Диавола оберегаем! Чтоб не пройти тебе, злыдень падший, через границу нашу! Ой яко богиню Землю нареки! Ой ты Джонни Угодник, да помоги нам!

Тишина прерывалась этим заклятием каждые три минуты.

Мое сердце переполнилось состраданием, и вроде бы некстати, к стыду, вспомнилась песня Эдика, где был только рефрен. Похоже, в заклинании использовалась та же структура, потому что музыкой и словами было все вокруг, и припев подчеркивал — или напоминал — о незавидном человеческом бытии и его желании вернуться Домой — в абсолютное бытие. Бабы провлеклись мимо, низко выгибая спины и врезаясь в землю белыми ногами.

После них остался запах пота и свежевспоротой земли.

В небе — какая-то горластая птица. Подняться… Не остаться в этой траве.

Садомозоль моя, в чашке кофеложка Ассолиas «solо miа»non solоnon miаmaпостарайся не падай духом

не впадай в стихи и выражайся прозой, чтобы возврат в бессмысленность пенатов не делал тебя пернатым по свойству гусей, чьи перья макаешь в чернильницу сердцада.

В полном мраке и безмолвии сделал шаг. Здесь все как прежде. Неспешно вышел за лесопосадку. Теперь — только прямо. Мимо Лимнологического института, мимо химического факультета, мимо панельных девятиэтажек.

Пересек дорогу, пустынную в этот поздний час. Лишь пара автокентавров пронеслась, не оборачивая злобные головы поверх глянцевых капотов.

Вот и мой дом. Остановился возле подъезда, нашаривая ключи в кармане. Закурить?.. Нет. Дома. Ничего не ел весь день. Стакан чаю — и тогда…

Вдруг сзади раздался пронзительный горизонтальный шорох. Едва успев обернуться, упал. Сильнейший удар в плечо. Растрепанная женщина в плаще ушуршала дальше, с криками «Паша, Паша, не улетай!»

Поднимаясь, не без удовольствия почувствовал, что боль в плече вспыхнула и погасла окончательно.

19

Радио бормочет бойко и внятно. Чирикают воробьи.

Яркий теплый день. Пятница.

И тем не менее, я на работе. Пахнет дешевым чаем и плесенью. В редакции пусто, жарко. Передо мной на круглом столе разложены полдюжины отпечатанных на машинке рукописей и десяток фотографий: убиенный царь, Колчак в картузе. Милые радости провинциальной духовности.

За окном цокают каблучки. Золото разлито в воздухе.

Цветение тополей приглушено пылью. С танковым лязгом по плавной дуге в центр движется трамвай.

Рисую макеты. Верстальщицы настолько старомодны, что им требуется макет. Мне нравится это занятие.

Макет — уходящая в прошлое вещь. Есть в нем что-то неисправимо классическое. Это занятие упорядочивает мысли, но только если не вчитываться в текст. Однако придется.

КАК РАСПОЗНАТЬ СКРЫТОГО ХАСИДА Плодотворная тема. Автоматически исправляю:

«КАК РАСПОЗНАТЬ САЛАТ ОЛИВЬЕ В ТРЕТЬЕМ ЧАСУ НОВОГО ГОДА».

Нет, не так. «КАК РАСПОЗНАТЬ НЕГРИТЯНКУ В ТЕМНОМ ЧУЛАНЕ. Особенно когда ее нет». Давно пора вводить в журнале длинные заголовки. Хотя редактору, конечно, не понравится: превышение полномочий. Возможно, заговор, агент мирового сионизма. Но что дальше?

Заглядываю в раскладку. Практически все готово.

Осталась только вторая полоса. Взлетная.

Прежний текст перечеркнут. Редакторским карандашом — надпись: «ПАРАЭКХАРТ: см. gloria.doc» Интригующе… А вот и файл.