Дым

Ему никак не удается найти место, где можно побыть одному. Чарли слишком возбужден, чтобы тихо посидеть в каком-нибудь углу, слишком страшится Джулиуса, чтобы бродить ночью по лондонским улицам. Поэтому он, как призрак, шатается по дому — по коридорам и лестницам, взад-вперед, мимо тюрьмы мальчика-пленника. Его пальцы касаются стен, дверей, подоконников, собирают крупинки лондонской сажи, вросшей в краску и штукатурку. Эта сажа частью белесая и грубая, частью тонкая, как порошковый краситель, нежно-серых оттенков, которые можно видеть на фотографиях. Раздражение, аппетит, запретная радость; жало нужды. Ежедневный порок — банальность человеческой жизни. Когда-то заразная, теперь кислая и мертвая. Он вытирает руку о штанину и продолжает бесцельную ходьбу; снова водит рукой по стенам, словно что-то ищет. Штанина с одного бока засалена до блеска.

В очередной раз проходя мимо кухни, он замечает план канализации. Себастьян и леди Нэйлор расстелили его на столе и что-то выискивают. Точнее, планов два: на одном внизу стоит «Эштон», на другом — «Ашенштед». Издалека трудно рассмотреть все в подробностях, но вторая схема кажется более насыщенной, будто на первую нанесли дополнительные линии. Леди Нэйлор переворачивает ее, когда Чарли подходит ближе. Он притворяется, что это ему неинтересно, и вынимает из буфета кувшин с водой.

— Одно слово, сказанное властям, — говорит ему вслед обеспокоенная леди Нэйлор. — Этого будет достаточно. И мир останется прежним.

— Да мне все равно, — отвечает Чарли. — А вы, получается, такая же, как Ренфрю. Он тоже хочет перемен.

— Нет, ему только кажется, что это перемены. На самом деле он лишь укрепляет то, что уже есть.

Полчаса спустя Чарли слышит, как она спорит с Томасом. Его друг ворвался в кухню и стал требовать объяснений.

— Говорите прямо. Вы же поклялись в этом! Жизнью своего мужа.

Он повышает голос, не получая того, что хочет.

После часовых пререканий миледи отправляется на поиски Чарли. Тот сидит под дверью в комнату ребенка и прислушивается к царящей там тишине.

— Я не могу разговаривать с этим человеком, — тихо признается она, а затем, к удивлению Чарли, опускается рядом с ним на пол. Баронесса Нэйлор, вдовствующая графиня Эссекс, маркиза Томонд сидит на пыльных досках. И даже здесь выглядит достойно.

— Он всегда сердится. Совсем как мой Джулиус. Должно быть, в этом и сложность: он напоминает мне сына.

Ее слова возвращают Чарли в коттедж Ренфрю. Из-под пола доносится голос Джулиуса. Потом — крик учителя.

— Ваш сын изменился, — внезапно охрипнув, говорит он. В голове возникает пустота, а сердце тяжелеет. — Он потерялся в своем дыме. И убил доктора Ренфрю.

— Убил? — Леди Нэйлор молчит, переваривая услышанное. — Бедный Джулиус, — говорит она наконец. — Он употреблял оживленную сажу. А это совсем не то, что обычные сигареты, она действует гораздо сильнее. Джулиус стащил ее у меня, пока вы играли в прятки. — На ее губах мелькает жесткая усмешка. — Но я сама виновата. Сама познакомила его и с сигаретами, и с леденцами. Тем летом, когда ему исполнилось пятнадцать. Заманивала его. Словно искушенная невеста.

Чарли смотрит на нее в недоумении:

— Но зачем?

На долю секунды она припадает головой к его плечу. Как сестра. Ищущая понимания. Жаждущая поддержки.

— Он очень похож на своего отца. Моего первого мужа. Тот был слабым человеком. Господи, как я ненавидела его! — Она выпрямляется, отодвигается от Чарли. — Помолвку устроили наши отцы. Это был грамотный ход: объединить два старинных рода. Муж уехал в Индию через четыре месяца после свадьбы, а еще через шесть недель скончался от лихорадки. Дед Джулиуса забрал у меня сына в день его появления на свет. И сделал из него моего врага. Но я нуждалась в нем.

— Вы нуждались в его деньгах.

— Спенсеры очень богаты. А у меня копились долги. Поэтому я предоставила Джулиусу возможность вложить капитал.

— Другими словами, вы его обманули.

— Естественно. Спенсеры — виднейшее семейство Англии. Им революция совершенно не нужна. И все же это справедливая сделка. Если я проиграю, Джулиус получит все земли Нэйлоров, до последнего акра.

Баронесса резко встает и направляется к комнате, которую избрала своей спальней. Вплоть до предыдущей ночи в ней спали Грендели. Там стоит единственная настоящая кровать.

— Надо было мне раньше поговорить с вами, Чарли. У вас благородное сердце. Оно может даровать прощение. Мои дети на это почти не способны. — Она останавливается у двери и оглядывается. — Может, нам надо как следует понять друг друга. Вы хотите знать, откуда берется дым? Как тело вырабатывает его?

— Да.

— Тогда идите со мной.

Она велит ему закрыть дверь. Комната вокруг них тут же съеживается, ее целиком заполняет широкая неровная кровать. Баронесса садится на край, расправляет платье и прикладывает руку к правому боку. Под тканью платья Чарли различает скелет корсета, опоясывающий талию.

— Вам известно, что за орган здесь находится? — спрашивает она.

Чарли сглатывает слюну.

— Печень.