Дым

Гладкая цилиндрическая ампула сужается на одном конце. Ливия с удивлением обнаруживает, что у сосуда нет ни крышки, ни пробки. Его заполняет жидкость, тяжелая, как патока, но при этом прозрачная, как вода. В сердцевине вещества находится единственная красная капля.

— Что это? — тоже шепотом спрашивает она. — Краска?

— Кровь! Наша самая последняя капля. Запечатанная в вакууме. О, сколько же пришлось истратить крови, прежде чем я нашел способ законсервировать ее!

— Чья кровь? Маугли?

Но Себастьян только трясет головой, вскакивает и бежит к кровати, стоящей в соседней комнате. Из множества инструментов и принадлежностей, рассыпанных среди одеял и подушек, он выбирает пипетку. На одном дыхании он возвращается к Ливии, садится на пол, берет из ее рук ампулу, отламывает узкую шейку, погружает пипетку в студенистую жидкость и втягивает алую каплю в стеклянный цилиндр. После этого он замирает, склонив голову, словно в молитве. Доски под их коленями потемнели от застарелого греха, впитавшегося в них за многие десятилетия. Язвой чернеет омерзительное вещество, которое баронесса соскоблила с кожи казненных убийц; кажется, что сочащееся из него зло пропитывает древесину прямо на глазах.

— Что такое сажа? — Себастьян начинает забрасывать Ливию вопросами, как учитель, проверяющий домашнее задание. Он по-прежнему сидит, уткнув подбородок в грудь. Левая рука как-то сама собой нашла колено Ливии и рассеянно поглаживает его.

— Истраченный дым, — отвечает она.

— Она живая?

— Нет. Инертная.

— Можно ли ее оживить?

— Да.

— Как?

— Вы нам показывали. Нужно подмешать к саже какое-то химическое вещество.

— Растительное, дорогая моя, не химическое. Вызывающее слабую реакцию! Только в самой черной саже, только на короткое время, и это стоит огромных денег. Поле цветов на дюжину сигарет. И ради чего? Три короткие затяжки и полчаса чужих эмоций!

— Поле цветов? Каких цветов? — вставляет она, не понимая, о чем речь, но Себастьян слишком занят своими рассуждениями, чтобы отвечать.

— Продолжим. Хотите сделать это сами? — Он переводит взгляд на Ливию и подбадривает ее улыбкой, но внезапно отказывается от этой мысли. — Нет, лучше я сам! Ну что, сделаем? Будьте готовы отскочить! На счет три: раз, два…

Себастьян подносит пипетку к маленькой кучке сажи и выдавливает на нее кровь. В следующий миг он вскакивает, тащит за собой Ливию, отбегает на два шага назад.

— Ждите. Сейчас! — шепчет он.

Ничего не происходит. Потом (его локоть возбужденно тычет Ливию в бок) сажа загорается и выбрасывает в воздух мощную струю дыма. Ливия и Себастьян убегают от него в угол комнаты. На высоте груди дым превращается в сажу, падает снежинками пепла на пол, чтобы как по волшебству вспыхнуть вновь, взорваться прыгучими облачками, похожими на кукурузные зерна, брошенные на раскаленную сковороду. Каждый маленький взрыв сопровождается фонтаном более светлого дыма — это сажа в половых досках пробудилась к жизни, бледной и краткой. Кажется, что вся комната дышит грехом. Цикл повторяется два, три раза. Затем прекращается, тихо и внезапно. От чернильной горки на полу ничего не осталось. Себастьян подбегает туда, где она была, проводит пальцами по полу. Теперь на этом месте — светлое, словно обесцвеченное, пятно.

Ливия стоит бездыханная, голос прерывается от страха:

— Что случилось, Себастьян?

— Генеральная репетиция. Репетиция Великого Оживления! Но тише, тише.

— Но та сажа, которую вы использовали… Она же злая!

— О да, злая, чистейшее зло!

— И кровь. Она заражена?

— Заражена, да, но все еще борется с инфекцией. Ни то ни другое. Тело, отрицающее свое новое состояние. Узкое окно!

— Так вот чего вы хотите от Маугли. — Она поднимает перед собой руки с широко растопыренными пальцами, точно пытается схватить нечто, парящее перед ней в воздухе. — Великое Оживление! Скажите мне, как оно поможет достичь справедливости?

Себастьян не отвечает — плюхается на пол и сидит, обхватив колени, возбужденный и счастливый. Секунду кажется, будто в нем есть что-то от Чарли: та же радость быть живым, быть здесь и сейчас, принимать участие в происходящем. В следующий миг его мысли обращаются к мертвым детям. Но выражение лица остается неизменным. Ливии остается только задавать все новые и новые вопросы.

— Чья кровь была в ампуле? — спрашивает она.

На этот раз Себастьян слышит ее и отвечает: