Дым

Толстяк наклоняется к нему и задает вопрос за вопросом. Похоже, что его живот битком набит вопросами. У того, что на полу, больше нет лица — только распухшее месиво, один лишь язык кажется ярким на фоне его черноты. Однако говорит он достаточно отчетливо:

— Я знаю, где она. Он тоже туда направится. — Потом с нажимом: — Мать. Она предала меня. Я провожу вас к ней.

— Вы можете ходить? — спрашивает толстяк.

Существо, которое некогда было молодым человеком, поднимается и стоит, поникнув, будто свисает с гвоздя.

— Я провожу вас к ней, — повторяет он. — К матери. И к нему. Пойдемте вдвоем, Траут, только я и вы. И не забудьте оружие.

От него идет дым, почти жидкий, и образует тонкую пленку вокруг его модных ботинок.

Толстяк раздумывает над предложением. Но сразу ясно, что он согласится. А что еще ему делать — силой выбивать правду из этого создания?

— Мне нужен один из моих людей, мистер Спенсер. Всего один. Подойдет любой. Выбирайте.

Оно

не колеблется — поднимает руку и указывает на худощавого, жилистого человека.

— Вот этот. Ведь это он перебил лапы Нотт? Возьмите его. И непременно прихватите ружье.

Толстяк кивает и приказывает одному из подручных передать ружье коллеге. Кажется, он хочет сказать что-то еще, однако оно уже направилось к двери с удивительной скоростью. Походка у него как у марионетки: тело изломано, немощно, но не оно двигает им, а что-то иное. По лестнице

оно сбегает совершенно беззвучно.

Человек с ружьем и толстяк идут следом. Оставшиеся молча мнутся на кухне, пребывая в полной растерянности. Их трое. Им не дали никаких указаний. Лишь через минуту они наконец выражают свое замешательство словами. Один начинает проверять шкафчики — в поисках «какой-нибудь еды». Потом завязывается спор. Первый уверен, что меня нужно забрать с собой; второй заявляет, что их «долг — вернуться на свой пост». Третий же настаивает на том, что нужно следовать за шефом, «быстро, тайком»: мол, они «и так уже потратили слишком много времени впустую». Спорят беззлобно, каждый аккуратно выкладывает свои доводы и с готовностью выслушивает товарищей — точно это игра в карты. В конце концов они понимают, что время ушло и начальника уже не догнать; то ли лень, то ли принципы не позволяют им арестовать старую, избитую женщину. И тогда они уходят, не сказав мне ни слова и забыв закрыть за собой входную дверь.

Собаку они тоже забывают. Животное полулежит-полусидит на своей тележке. Пасть обвязана ремнем.

Убедившись, что все ушли, я соскальзываю с табурета и сажусь на корточки рядом с собакой. Она рычит, потом скулит; с брылей течет слюна. Так мы и сидим бок о бок: собака с переломанными лапами и я со своим заплывшим глазом. Когда во мне снова поднимается, словно горячка, страх, я затапливаю нас обоих дымом.

Фабрика

Ливия никак не может умолкнуть. Им попалась открытая повозка, и ей приходится кричать, перекрывая перестук колес и копыт по мостовой, наклоняться вперед и перегибаться через колени Чарли. Кучер на козлах то и дело погоняет свою клячу, едва не врезаясь в углы, и тянет шею, прислушиваясь, а может, просто хочет посмотреть на нее — благородную даму с грязными волосами и двумя бродягами в качестве спутников. Его котелок, которым питалось множество поколений моли, потемнел от дождя.

— Он словно разлил на полу петроль! — снова кричит Ливия. — Взрыв — заразительный: перескакивал с одного на другое. Как будто он никогда не кончится.

Она поднимает подбородок кверху, рубит рукой воздух, не давая Чарли задать вопрос, который тот уже не раз пытался вставить.

— Себастьян говорил о фильтрации. Об отделении греха от примесей и воды. Вот чем он занимался в канализации. Создавал гигантское сито для сбора лондонской сажи! Вычерпывали все сточные колодцы, выкапывали отложения со дна реки, собирали все преступления, что накопились за два с половиной столетия. И теперь они хотят это оживить!

На всем протяжении ее монолога Томас сидит тихо, слушая лишь краем уха — ушел в себя. Его ужас немного притупился, уступив место чему-то более глухому и медлительному. Томас разглядывает свою кисть — правую. Кисть распухла до размеров дубины, пальцы стали такими толстыми, что кажутся слипшимися, все, кроме мизинца — он изогнут и торчит над остальными. На костяшках кровь, его или Джулиуса. Скорее всего, и та и другая, смесь. Кровные братья. В детстве он читал книгу о том, как два мальчика разрезали себе ладони тупым перочинным ножом. Повозка наклоняется, Томаса бросает на Чарли. Мысли его тоже перекидываются на другой предмет. Он понимает, что ему нужно помочиться.

Убийца. Забавное слово. Указывает не на производимое действие, а на способ существования. На профессию. В некоторых ремеслах профессия передается от отца к сыну. Говорят, будто его отец в ярости убил другого человека. Одного из арендаторов. По слухам, там имели место клевета, выпивка, таверна. Оловянная кружка, подобранная с пола. Оловянная кружка. А вот это правильно. Его отец знал, как уберечь руку.