Без трех минут двенадцать к ним присоединяется Торп: он быстрым шагом подходит к столу и начинает возиться с бутылкой шампанского, которая охлаждалась в серебряном ведерке. По сравнению с верзилой Прайсом этот опрятный, замкнутый человек кажется хрупким и слабым, но напряжение в столовой разом исчезает. Когда Чарли поднимает свой бокал и подносит его к бутылке, протянутой Торпом, он не может сдержать дрожь в руке: так велико облегчение. В полночь часы в углу начинают играть негромкую мелодию. В натянутой тишине мистер Прайс бодро, с ядреным шотландским акцентом, затягивает песню «Доброе старое время». Никто не подхватывает.
Как только мистер Прайс заканчивает последний припев, Чарли быстро встает:
— Я иду спать.
Мистер Торп опускает бутылку.
— Очень хорошо. Я посвечу вам и мистеру Аргайлу.
Чарли подозревает, что дворецкому велели довести их до спальни целыми и невредимыми.
Но едва Томас начинает нелегкий подъем со стула, Джулиус наклоняется через стол и хватает его за руку. Его голос спокоен и не тронут гневом:
— Послушайте-ка, Аргайл: моя мать права. Сначала мне не понравились ее слова, но глупо отрицать очевидное. Мы родственные души. Нам следует подружиться.
Томас застывает, впивается взглядом в его лицо и неожиданно выплевывает струю дыма. Ей сопутствует отвратительная вонь, а также отрыжка, свидетельствующая не столько о злости, сколько об отчаянии. Джулиус отодвигается, потом смеется и знаком приказывает камердинеру открыть окна.
Он все еще хохочет, когда Чарли и Томас вслед за Торпом покидают комнату.
Свет они не гасят. Оба остро осознают, что в их двери нет замка, однако вслух об этом не говорят. Томас лежит поверх покрывала, не сняв обувь. Наверное, ему тяжело это сделать.
— Что, если написать Ренфрю? — нарушает молчание Чарли. — Обо всем, что было. О Джулиусе. О сигаретах. И о том, что тебе рассказала леди Нэйлор. Ренфрю ведь тоже борется с дымом.
Поразмыслив, Томас возражает:
— Ренфрю борется с грехом. И мы знаем еще слишком мало, чтобы вставать на чью-нибудь сторону. — Он хмурит лоб, потом морщится, так как растревожил свои синяки. — Джулиус изменился, тебе не кажется? Он и раньше был мерзавцем, а сейчас стал совсем неуправляемым.
— Слишком много сигарет?
— Может быть. Кто знает, сколько штук в день он выкуривает. В любом случае никаких писем, Чарли. По крайней мере, пока.
Чарли, должно быть, заснул. Он не слышал, как она постучалась — если она вообще стучалась, — как вошла в комнату. Его укололо то, что Томаса разбудили первым, но это чувство мгновенно прошло. Теперь эти двое поглощены разговором.
— Вы должны уехать как можно скорее.
— Уж очень вы спешите избавиться от нас, мисс Нэйлор.
— Я уговаривала маму отправить вас обратно в школу. Но она не хочет мне верить. Говорит, что двое мальчишек повздорили, вот и все. Что-то не поделили, как водится среди подростков. Она не видела того, что видела я. Вам нужно уезжать, — повторяет она. — Иначе случится еще что-нибудь. В доме и так уже невозможно дышать от вашей тьмы.
Томас отвечает, и голос его тверд:
— Вы знаете, чего я хочу.
— Если я покажу вам, вы обещаете уехать?
— Мы уедем, — вступает в беседу Чарли, и Ливия поворачивается к нему. — Как только сможем.
Ливия кивает:
— Вы даете мне слово, мистер Купер?
— Даю.
— А вы, мистер Аргайл?
— Да.
— Тогда идите за мной.
Она ведет их на четвертый этаж. Чарли предполагал, что лаборатория находится в укромном подвале, куда попадают через потайной люк в отдаленной комнате, но уж никак не наверху, в главном здании, в нескольких минутах ходьбы от главных помещений. Дверь, перед которой останавливается Ливия, ничем не отличается от остальных. Она даже не заперта. Однако за ней обнаруживается вторая, более прочная, обитая черной кожей.
— Ключ есть только у мамы. Я поклялась никогда не прикасаться к нему.
Произнося эти слова, Ливия открывает левый кулак, в котором лежит ключ. Она сжимала его с такой силой, что на ладони остался отпечаток. Чарли подозревает, что Ливия впервые в жизни нарушает данное ею обещание. Но если и так, внешне это не проявляется. Девушка ловко поворачивает ключ в замке.
Лаборатория — это не одна комната, а целая анфилада помещений, следующих одно за другим, как вагоны поезда. Закрыв и заперев за ними дверь, Ливия зажигает лампу и передает ее Чарли.
— Можете все осматривать, но ничего не трогайте. У вас четверть часа. Это труд всей жизни моей матери. Возможно, это плод заблуждения, но мы должны уважать его.
Когда она говорит, в газовом пламени мелькает красный отблеск ее губ. Уже не в первый раз Чарли пытается представить, что сделает Ливия, если он поцелует ее.
Мальчики медленно бредут по комнате. Здесь множество столов, бюро и полок — даже не знаешь, с чего начать. Ливия встает у двери, чтобы следить за порядком и временем.