Дым

Внимание приятелей привлекает самый большой письменный стол. Он стоит в углу, но стопки книг и бумаг на столешнице указывают на то, что это и есть средоточие всей деятельности. К нему придвинуто самое удобное кресло с обивкой, истертой от частого использования. На самом верху, едва не соскальзывая с кипы томов, лежит толстый дневник или журнал для записей в кожаном переплете. Чарли склоняется над ним, но ничего не может разобрать. Дневник — если это дневник — целиком ведется на древнегреческом языке.

Когда он берет дневник в руки, то замечает, что между страницами вложены две фотографии. Одна — портрет девочки чуть младше самого Чарли. Как следует присмотревшись, он различает железные кольца вокруг ее запястий и шеи. На девочку надеты оковы; обруч прикреплен к стене за ее спиной. Все же ей оставили достаточно свободы, чтобы можно было отвернуть голову от фотокамеры. От этого картинка смазалась, и на снимке вышло две головы — одна поверх другой. Первая обращена к фотографу, а вторая смотрит в сторону, так что подбородок и нос видны в профиль. Два лица девушки объединены ртом, неестественно удлиненным из-за движения головы и растянутым в горькую улыбку. Прядь волос выбилась из пучка на затылке и перерезает бледное тело, как трещина. У девушки экзотическая внешность, хотя Чарли не может определить ее национальность. Такое лицо, думает он, трудно забыть.

Вторая фотография отделена от первой примерно тридцатью листами дневника, на ней — пара, уже хорошо знакомая им. Мастер Ренфрю и барон Нэйлор плечом к плечу стоят на открытой равнине, плоской, как лепешка; видна ровная, гладкая линия горизонта. Как и на дагеротипе в гимнастическом зале, оба запечатлены молодыми: Ренфрю — студент университета, барон — мужчина лет сорока в толстом твидовом костюме. Свет так ярок, что небо над ними обоими кажется ослепительно-белым. Кажется, что их головы упираются в пустоту. Почва под тяжелыми сапогами покрыта густой жесткой травой. В Англии не найдется ни одной настолько протяженной плоской равнины. И при этом она совершенно голая, ландшафт вполне может быть лунным.

Но Томаса привлекает другая особенность снимка. Неловко потянувшись, испытывая боль при каждом движении, он берет у Чарли фотографию своими опухшими, негнущимися пальцами, подносит ее к лампе под прямым углом, потом трет один уголок между пальцами, словно проверяет качество ткани.

— Потрогай, Чарли. Это не дагеротип. И посмотри: если поднести снимок ближе к лампе, он заблестит, будто покрыт серебром.

Чарли сразу понимает, о чем говорит друг.

— Какая-то новая технология. С континента. Несмотря на запреты.

— Для нас это новинка. Но снимку лет пятнадцать, если не больше. — Томас вкладывает портрет обратно в дневник. — Одной этой фотографии достаточно, чтобы леди Нэйлор оказалась в тюрьме.

Они продолжают осматривать лабораторию. Через несколько минут Томас, довольствуясь лунным светом, двигается дальше и перемещается в следующую комнату. Чарли тем временем с головой уходит в изучение конторской книги, открытой на последней записи. Он не знаком с высоким искусством счетоводства, но здесь расходы и поступления записаны разными чернилами — красными и черными — и легко опознаются. Суммы, занесенные в графу расходов, огромны. Одна из них особенно поражает, и Чарли сначала думает, что это он ошибся. Напротив нее стоит лишь слово «доставка» и карандашом приписана дата — «12 января». До нее меньше двух недель. Баронесса оплатила заказ заранее. К странице скрепкой подколото письмо, крайне туманное из-за краткости. В нем тоже упоминается «доставка» и указана та же дата. «Табачный док. „Гарлем“ (Ла-Рошель). Полночь. Пожалуйста, заберите лично и вывезите сами». И подпись: «Капитан ван Гюисманс».

Что касается графы поступлений, то каждая стоящая в ней цифра повторяется в отдельном столбике, помеченном заглавной буквой «Д». Сначала Чарли не может понять, зачем дублировать цифры, потом ему приходит в голову, что «Д» может означать «долг». В этой колонке после каждой суммы следует имя — всегда одно и то же, всегда выписанное с такой тщательностью, что в этом чувствуется некая одержимость.

Спенсер.

Спенсер.

Спенсер.

Спенсер.

Спенсер.

Леди Нэйлор словно не позволяет себе забыть, кому она обязана всеми своими деньгами. Итог, перенесенный с предыдущих страниц, уже настолько велик, что сомнений нет: Нэйлоры стали банкротами. Если называть вещи своими именами, они — собственность Спенсеров. А значит, перейдут в собственность Джулиуса, когда умрет его дед. Говорят, что старик из-за подагры прикован к постели и жить ему осталось недолго.