«Выслушав мою просьбу, наш Святейший Отец в четверг 19 ноября после литургии пригласил к себе капитана де Лорку и имел с ним конфиденциальную беседу в своих покоях в течение часа. В ночь на пятницу капитан с вооруженными людьми числом до пятидесяти после заката отправился в замок Святого Ангела, где и совершилось бесстыдное злодеяние против братьев Манфреди. Убитые были раздеты и брошены в Тибр.
Узнав о том немедленно от замковой стражи, Его Святейшество вознегодовал и изгнал Рамиро де Лорку из города Ромы, велев покинуть город не позднее утренней зари и в Чезене дожидаться суда Его Светлости герцога».
Джентиле Бальони очень похож на кузена — чуть ниже ростом, чуть уже в плечах, чуть меньше знает, чуть хуже воюет, но на то он и моложе. Лет через пять разница станет незаметной, тогда в Перудже снова будут править двое — как их отцы, Гвидо и Родольфо. Как правильно. Один в поле, второй дома. В ночь резни он был в гостях в нижнем городе, услышал шум, оседлал коня — гнать на помощь — а тут уж и убийцы у дверей. Лошадь, Карло же когда-то и дарёная, хороша оказалась, вынесла. Вылетел в ближайшие ворота, думал, вернется. Вернулся. Но уже с людьми Джанпаоло, на день позже.
— Я получил письма из Ромы, — говорит Джентиле старшему. — Новости мелкие, но я решил, что одну ты захочешь узнать сразу.
Бумага хрустит так, будто не хочет отдавать слова, не хочет разговаривать. Ее можно понять.
— В ночь на 20 ноября… спящими… оба. Выловили ниже по течению… что ж, — улыбается Джанпаоло Бальони, — никто на свете не посмеет сказать, что Чезаре Корво не держит слова. Варано мертв и они это видели. А дальше никто ничего не обещал.
Он подходит к окну, кладет руки на камень. Вспоминает, как вот так же стоял в Имоле. Их выловили из реки. И смотрели, наверное. Как на Симонетто. Как на другого Асторре. Это не повод, не предлог, просто камешек на дороге, черный глазок на белой полированной грани игральной кости.
— Братец, — спрашивает Джанпаоло, — как насчет идеи сыграть партию за звание знаменосца Церкви?
Солнца не видно — оно надежно укрыто толстым слоем мокрого серого войлока. Значит, никому не удастся разглядеть, как тень наползет на раскаленный солнечный диск — сначала слабая, едва заметная, потом, по мере движения, наливающаяся чернотой, и наконец скрывающая солнце целиком, или оставляющая тонкую светящуюся каемку.
Вместо этого наступит дождливая ночь среди пасмурного дня, наступит и пройдет.
— Мавры полагают, что затмение должно напоминать людям о наступлении Судного Дня, когда день и ночь, солнце и луна исчезнут насовсем. Они собираются на особую молитву салат-уль-касуф… — в голосе Гонсало де Кордуба много воспоминаний и еще больше неодобрения. — Вы выбрали дурной день для отъезда, Ваша Светлость.
Здешние белые, каменные внутренние дворы как раз мавританское наследство, не ромейское. Обычно в эту пору со двора бьет в окна отраженным светом. Сейчас — темно.
— Мавры — суеверные люди, — пожимает плечами герцог Беневентский и Романский. — И всегда ими были. Представьте, в Иерусалиме многие верят, что во время Второго Пришествия мессия войдет в город через Ворота Милосердия, предшествуемый Илией-пророком. И что же сделали мавры? Устроили перед воротами свое кладбище. Зачем? Потому что еврейским князьям и священникам запретны мертвые тела — и Илия с мессией не смогут проникнуть в город… ну а если у них все же получится, тогда мусульманские мертвые встанут первыми. Зачем же полагаться на мнение людей, способных верить в две взаимоисключающие вещи сразу? Особенно если речь идет о совершенно естественном явлении природы.
— Явление природы возникло по замыслу Божию — и вряд ли для того, чтобы считать этот день заурядным. Прислушайтесь…
За стенами дома, по всему городу зарождался унылый собачий вой. Перепуганные неожиданным наступлением тьмы псины скулили и потявкивали, каждая в своем дворе, а хор выходил достаточно зловещим.
— На месте собак я бы тоже чувствовал себя неуютно — собакам никто не дал свыше души, разума и знания. А промысел Божий чудно устроил наш мир так, что наша твердь кругла и вращается в мировом эфире — и затмения происходят каждый раз, когда Луна закрывает от нас солнце. Только в новолуние и только при стечении особых обстоятельств.