Дым отечества [СИ]

Агапито Герарди, бессменный секретарь Его Светлости, не высокомерен, но брезглив и аккуратен, он забирает обтянутый тонкой оболочкой из овечьих кишок пакет и велит грязнуле обогреться на кухне. Секретарь сам снимает печати и срезает шнуры. Уже по гонцу было понятно, что это послание не официальное, не из Папской канцелярии, не от кого-то из советников или наместников. Тайное личное послание, однако, не настолько тайное, чтобы гонец упорствовал, увидев перед собой не герцога. Тайное послание от человека не слишком учтивого и не слишком ученого: надписано явно собственной рукой, и буквы словно ножом по коре вырезаны.

Автора учили составлять письма, но он редко пишет сам — и еще он время от времени вспоминал о необходимости изменить почерк: перевернутые «б» и «ф», три разных способа писать строчную «а»… зато цифры все кривоваты, но разночтений не допускают. Тут доносчик аккуратен. Боялся, что неправильно прочтут, неправильно поймут. Старался. Столько-то боккале зерна исчезло со складов, столько-то золотых флорентийской чеканки получил наместник Романьи через посредников и лично. Флорентийской, потому что Сфорца следят за своей монетой, ее полный вес — их оружие. Столько-то выбито из крестьян… нет, де Лорка изначально не собирался грабить и убивать. Он хотел продать зерно дорого, купить новое дешево, а разницу прибрать. Но год выдался неурожайным, а запасы уж слишком расходились с отчетами. Доносчик писал о том же, о чем еще две недели назад предупредил старший Манфреди… только знал много больше. Знал, сколько продано и кому. Вряд ли Лорка говорил об этом на площадях.

Продано — в Галлию. Неприятно, но не слишком удивительно, у них неурожай выдался куда хуже. Если городам в составе королевства Галлия нужен хлеб, они его у саранчи отнимут, если нужно мясо — с костей заживо сорвут. И людей своих зашлют, и соблазнят кого угодно. Дон Рамиро тщеславен, а потому не бережлив: хочет сравняться в щедрости с князьями — вот и прельстился северным золотом. Скверно и грозит бунтами по всей Романье, но не слишком удивительно.

Продано Вителлоццо Вителли. Вот это попросту изумительно. А зачем Вителли, якобы мирно зимующему в ожидании весенней кампании, зерно в количествах, годных на прокорм целой армии? Готовится к весне? За свой счет? Непохоже на Вителлоццо, прямо скажем. Он человек расчетливый, запасливый и скупой, как всякий старый солдат. Тем более, зачем ему зерно летом? Потрачено оно не было. Собирался все-таки принять предложение толедской короны?

Вот Вителли, обиженный в лучших чувствах Вителли — а вот чрезвычайно убедительный донос, не на него даже, а на мессера Рамиро. Герцог должен это прочесть. Сейчас. Это не прошлое. Это даже не настоящее. Это будущее. Нечто, что может произойти. Нечто, что собирается произойти. Что бы ни было в том письме от Орсини, Его Светлость придется отвлечь. Отвлечь еще и потому, что отправитель мог послать эти цифры не только герцогу. Он мог послать их и синьору де Лорка.

До Лорки ему ближе, чем до Неаполя.

— Ваша Светлость… — Герарди постучал в дверь и услышал спокойное позволение войти. Из комнаты еще не выветрилась тьма затмения, свечи не горели, но секретарь знал кабинет достаточно: в Неаполе они пребывали уже третий месяц, а ему всегда хватало недели, чтобы начать ходить не глядя. — Прибыли известия, слишком срочные, чтобы откладывать их.

— Давайте. И велите подать света, будем разбираться с известиями.

— Это плохо, — скажет герцог через час, просмотрев донос и все сведения по поставкам. — Это плохо, но лучше, чем я думал. Он обманул отца, — поясняет Корво, — Лорка обманул. Он не знал, что Асторре сначала написал мне, а потом уж дал делу ход. Он думал, что в канцелярию пошло все. И что он может украсть жалобу, убить Манфреди, восполнить недостачу — и свалить все на приказ отца. В крайнем случае — на свою вражду с обоими Манфреди. Он думал, что за излишнее рвение — во что бы оно ни вылилось, я его не убью. Тут у него была надежда. Здесь, — герцог повел ладонью в сторону документа, — не было никакой.

— Странно, — думает вслух Агапито, — что об убийстве Манфреди нам написал только младший Орсини.

— Ничего странного, — герцог смотрит в окно, но видит, кажется, что-то другое. — Мне следует запретить членам моей свиты столь последовательно подражать мне. Очевидно, копируя манеры человека, можно проникнуть и в его мысли.

— Ваша Светлость…

— Остальные, полагаю, уверены, что приказ отдал я.

* * *

Всадника в черном плаще видно издалека. Он мчится с севера, не жалея коня, не жалея себя. Хорошо держится в седле. Один, налегке, но при оружии. Когда он приближается, видны зеленые фестоны по воротнику капюшона и краям плаща. Черный жеребец-полукровка — с кудрявой гривой фриза, но легче в кости, тяжело дышит, когда последнюю четверть часа всадник заставляет его идти шагом по направлению к городским воротам, но наездник, кажется, от нетерпения вот-вот перелетит через голову коня.