Дым отечества [СИ]

Франсуа часто думает, что на самом деле боится однажды встать, сделать несколько шагов вперед, замахнуться — и убить.

И что на самом-самом деле боится встать, замахнуться — и не убить. Что рука станет мягкой, бессильной и слабой за мгновение до удара, и сам он станет мягким, как тряпичная кукла, и ни на что не годным.

— Ну что вы смотрите! — стонет дядюшка. — Что вы сидите и смотрите, отродье? Человек с красной кровью уже встал бы и убил!

Это новое, думает Франсуа. Этого я услышать не ждал. Это другой дядюшка, коронованный, покойный, время от времени пробовал так дразнить… меня. А я улыбался растерянно, непонимающе — что вселилось в вас, Ваше Величество, что вы такие страшные слова говорите? С братом он, наверное, так не играл. А может, и играл. В любом случае, доигрался.

Франсуа помнил, как брат вернулся из дворца вечером следующего дня после смерти Живоглота, темный от усталости — и сказал: «Будут говорить, что его убил я. С этим не следует спорить. Но на самом деле его убил Бог. Его убил Бог, а я был прав, — сказал брат. — Я был прав во всем. Он, — Клод посмотрел вверх, — тоже ждал до этой самой минуты».

А дядюшка… дядюшка с тех пор ослаб не только телесно. Раньше он понимал, что даже в самом могучем доме может найтись изменник. Не столько понимал, сколько — помнил. Заговор его родного брата не укрылся от глаз короля. Того короля. За все, что тут было только что сказано, тот король вырезал бы остатки дома, без пощады и без раздумий. Но и новый, все-таки, не ангел и не смиренный святой. Хотя и не платит золотом и титулом за доносы на своего коннетабля и дом его. А изменники… всегда могут найтись.

— А я, — улыбается Франсуа, — как вы верно заметили, отродье. И не возьму греха на душу.

И думает про себя «Даже если вы очень попросите. Не облегчу вашу кончину.».. - и стыдится себя такого, а вовсе не бесплодную смоковницу и мужеложца.

Теперь, но не здесь

«Ваше Величество, 18 числа августа сего года в Роме от перемежающейся лихорадки скончался Его Святейшество папа Александр. Ходят упорные слухи, что Его Святейшество был отравлен некими негодяями, однако никак невозможно понять, кто бы мог это сделать, ибо и город, и округа пребывают в совершеннейшем смятении, но нет никого, кто готов был бы воспользоваться преимуществами оного. Полководец церкви также болен и, возможно, тоже вскорости покинет этот мир, и могло статься так, что некий враг, метивший в него, попал выше, чем думал. Камерленгом назначен кардинал Салернский».

«Герцог, будучи больным, прислал синьора Микелотто с сильным отрядом. Эти люди закрыли все выходные двери; затем один из них, вынув кинжал, угрожал кардиналу Казаковы заколоть его и выбросить за окно, если он откажется выдать ключи от сокровищницы папы. Напуганный кардинал выдал ключи. Тогда прибывшие один за другим вошли в помещение, расположенное позади комнаты папы. Они захватили оттуда все серебро и две шкатулки, в которых было около ста тысяч дукатов. В двадцать три часа они открыли выходы, и было объявлено о смерти папы. В это время слуги утащили все, что оставалось в гардеробах и комнатах; они оставили только папские троны, несколько подушек и ковры, прикрепленные к стенам».

«Дневник о ромских городских делах»