Дым отечества [СИ]

Этот аргумент щеголя д'Анже, наверное, устроил много больше, чем предыдущие — или ему просто стало окончательно противно ковыряться в суевериях и предрассудках ризничего. ФицОсборна более настораживало само положение дел: ризничий в богатом храме отказывается от приношения под каким-то сомнительным предлогом. Убор, видите ли, иноземный, цвет, глядите-ка, не тот — так всегда можно продать, передарить, на другую статую святой надеть. Клир, отказывающийся от ценного подарка — где это слыхано? Шевалье покосился на Гордона, но тот хранил непроницаемое выражение лица, вдвойне непроницаемое против обычного, просто по всем швам дважды прошитое и промасленное…

— Значит, вы ему отказали?

— Пришлось…

— А он не обиделся?

— На кого, на Пресвятую Деву?! — брови ризничего уже подпирали кромку волос, лобик у него был низкий, пальца в три, если поперек приложить.

— На ее служителей.

— Ну что вы… — расцвел ризничий. — Если господа де ла Валле за честь почитают числиться слугами нашей Девы, так уж и мы, бедные, без защиты не останемся. Не господам де Сен-Круа на нас обижаться.

Тут все стало на место. Что Божья Матерь Чудес и квартал вокруг нее держит руку короля, а не его наследника, фицОсборн знал. Держать руку — одно, напрашиваться на ссору — совсем другое, но в городской политике эти две вещи часто путают, а ризничий — дурак. Дважды дурак, потому что и не подумал осмотреться и прикинуть, кто эти двое с королевским слугой господином д'Анже.

— Вы же сказали, что не запомнили имени молодого человека…

— Ну я же знаю, кому он служит.

— Кому? — на всякий случай спросил фицОсборн.

— Шевалье де Сен-Круа, а тот, известное дело…

— А еще кто-нибудь видел неудачный дар, предложенный шевалье де Сен-Круа в дар Деве? Вы с кем-нибудь советовались, прежде чем отвергнуть его? — спросил Гордон.

— Нет, а зачем? — похлопал глазками ризничий.

— Значит, кроме вас, чепца никто не видел. А не подскажете, шевалье де Сен-Круа его лично приносил?

— Нет, я же сказал, молодого человека из своей свиты посылал, — посетовал на такую непонятливость ризничий.

— А забирал тоже сам?

— Да говорю же вам, уважаемый господин, не сам!

— А осматривал ли его молодой человек на предмет целости?

— Это еще зачем?! У нас тут дом Божий или закладная лавка?! — возопил слуга Церкви. — Что вы заладили богохульствовать!

ФицОсборн кивает. Служек расспросят позже, другие люди и не в присутствии этого достойнейшего служителя церкви и короля, но уже ясно, что чепец мог быть не тот, его могли подменить, ризничий может лгать… и в мелочах лжет почти наверняка. А еще он почти наверняка же запускает руку в то, что охраняет — иначе бы обязательно позвал свидетелей, чтобы не быть одному в таком деликатном деле. Это оставляет след и след этот я найду. К утру ризничему не поверят, если он скажет, что дождь идет вниз.

Когда его спутники двинулись к выходу, фицОсборн задержался. Вернулся к статуе, опустился на колено… Мы сделаем все, что в наших силах и не мне просить, но нам очень нужно чудо.

Тогда: Пьер де ла Валле

Старший де ла Валле — старший во втором поколении — Шарль, очень храбр, очень быстр и очень умен. Он не оскорбит коннетабля подозрением. Он не станет предполагать, что коннетабль не ведает, что творит. Он просто войдет, заслонив собой все солнце на свете, скажет «Я не попутчик в этом», развернется и выйдет. Если его не остановить, через неделю он будет там, где сейчас находится бродячий двор короля. Жанно проследит за тем, чтобы никто слишком рьяный и не пытался его остановить. Дорогое удовольствие. А беды от отъезда никакой. Ну узнает Его Величество на три дня раньше.

Шарль де ла Валле тоже все понимает. Затем и приходил, затем и говорил — чтобы Жанно успел приказать кому надо. Если бежать тайком, то можно столкнуться с кем-то слишком бдительным и кровь прольется раньше, чем нужно.

Пьер де ла Валле, младший, в это время будет стоять за высокой писчей стойкой у самого светлого окна и, морщась, переводить фураж с мерных палочек на дощечки. Брат не подарит ему и взгляда. Есть еще средний, Анри, тезка отца. Он состоит при дворе.

— В нашей семье, — скажет потом Пьер, — редко бывает, чтобы до совершеннолетия дожили трое. И никогда не случается споров за наследство, некому спорить. Никто из нас не рискует, выбирая сторону.

Он не скажет вслух «я не рискую», зачем дразнить Фортуну. Он только подумает это, и украдкой под столом покажет по южному обычаю «рожки» — отойди, Сатана, не насмехайся над моими планами.