Дыра. Провинциальные истории

Понуро глядя под ноги, он побрёл к выходу и вдруг получил пару тяжёлых ударов по лицу. Потом ещё ногой в живот – что свалило его с ног. Над ним склонился гитарист. Взор его был серьёзным и злым.

– Ну, ты и гондон! – сказал он. – Мы к тебе нормально, а ты что, сука, делаешь?

– Что я делаю?

– Зачем клеил тёлку Макса?

– Ничего не было…

– Не было? – и гитарист вновь ударил. – Не было? – и ещё. – Не было? Не было? – и ещё, и ещё.

Это вывело из себя, а во гневе кулаки совершенно не казались такими уж страшными.

– Да вы… вы все здесь перетрахались! Ваши девушки – бляди! А я оказался крайним, потому что во второй раз не вовремя сходил поссать! Врёт она, эта ваша девка! Ничего не было, хотя она-то хотела! Она сама клеилась, в штаны ко мне полезла!

Гитарист, тяжело дыша, перестал бить.

– Ну и вые**л бы её, – спокойно сказал он. – Ты чё, а? Дурак, что ли? Откуда ты такой выискался? Баба, значит… симпотная, между прочим… сама к тебе интерес проявила, к тому же деликатно, заметь, тет-а-тет, а ты, сука, побрезговал. Чё ты хорошенького да правильненького из себя строишь? Да, она блядь! Ну и что с того? Чё, она теперь и не человек для тебя, а? Она и со мной была, и вон с Борькой, теперь с Максом. Это жизнь, братан. Чё, другая понравилась, а? Ну, чё, давай иди, ещё пару песенок спой, другая тебе тоже ширинку расстегнёт. Только ту я тебе не дам, понял? Хорош! Понял? Даже Юльку не дам. Потому что у неё сегодня день рожденья, а ты ей его, сука, испортишь. Чё трудно дать девке «змея» полузгать? Пойми, им пох** кто их того и туда. Они все бляди! И любви нет никакой! Понял? А теперь иди нах** отсюда! Скажи спасибо, что я тебя от Макса отмазал, он бы тебя убил.

Гитарист презрительно сплюнул и удалился к своим.

Он же, пару минут повалявшись, собираясь с силами, встал. Его стошнило. Не то от ядовитого баклажечного пойла, не то от побоев, не то ещё от чего.

Выйдя из зарослей, взглянул в сторону той лавочки.

Там вроде бы тоже все успокоились. «Бармен», теперь уж который Борька, сосался с Юлькой, парочки обнимались, второй «бармен» лихо разливал пиво. Воздух разрезали отчаянные, в голос ревущие звуки гитары. Казалось, она не просто плакала, а рыдала. Она-то уж точно ни в чём не была виновата.

И тогда он пошёл прочь из парка. По дороге купил две бутылки пива. Одну выпил чуть ли не залпом, а другую приберёг до дома. Возле дома сел на скамейку и медленно начал пить. Голова кружилась. Одно ухо горело. Нос забился чем-то. Челюсть ныла. Правое плечо сильно болело. Ссадины на локте пощипывали. Всё тело мучилось, пребывая в беспокойстве и страдании. И только «небольшая, но исключительная часть» чувствовала себя хорошо. Отчего-то всё более и более обретая силу, она хотела, хотела, хотела…

Через полчаса, с двумя перекурами, он почти допил своё пиво и уже собирался идти домой, как подошла женщина с ребёнком.

На вид ей было где-то лет сорок. Интеллигентная такая, серьёзная, но взволнованная и порывистая. В строгом дамском костюме, с короткой причёской, такой – очень старомодной, из советских времён. Её ребёнок, мальчик дошкольного возраста, с бледным, заплаканным личиком, двумя руками держался за ручки родительской сумки.

– Пожалуйста, извините, – вежливо обратилась она. – Вы не могли бы посмотреть недолго за моим сыном и сумкой?

– Я хотел уже уходить… – неуверенно ответил он.

– Да я быстро. Пожалуйста! Просто я… очень в туалет хочу.

– А… – его лицо перекосилось от раздражения. – Ладно.

Она отдала ребёнку сумку и исчезла среди гаражей.

– Как тебя зовут? – спросил он мальчика.

Тот молчал и, нахмурившись, отступил на несколько шагов.

– Не бойся меня… Сколько тебе лет?

Но мальчик снова промолчал. И снова сделал несколько шагов назад.

Женщина действительно вернулась быстро. Попросила сигарету и села рядом. А мальчик так и стоял поодаль с сумкой, хмурый, и его лицо, кажется, сделалось ещё бледнее и плаксивее.

– Можно я с вами посижу немного? – спросила она.

– Можно, – после короткой, но тягостной паузы устало произнёс он.

А дальше… Дальше были разговоры – разговоры ни о чём, разговоры о чём-то, разговоры зачем-то. И вот она рассказала, как ей жутко одиноко живётся на свете, а потом предложила поехать к ней домой, пообщаться, ну и…

Эта несчастная женщина прижималась к нему, говорила такие слова, о каких, без всякого сомнения, во время своего первого свидания, лет так двадцать пять назад, не могла и думать, а если и думала, то с величайшим стыдом. Иначе просто не может быть. «Господи! Господи! Что это со всеми нами?».

Может быть, Бог услышал. Женщина, не дождавшись взаимности, с нескрываемым огорчением поднялась, взяла у ребёнка сумку и ушла. Бедный мальчик, сразу преобразившись, бодро последовал за ней.

Он же остался сидеть на лавке возле подъезда. Курил. Смотрел на тёмное небо. Смотрел на свои кроссовки. Снова курил. Допивал пиво. Думал об облизывающем, о заманивающем, о замасливающем и о жгущем. Думал также об отделяющем свет от тьмы, о выделяющем не телесную жидкость, а невидимый тёплый газ души, дающий чистоту нераздельной полноценной жизни. И не хотел жить.