Дж. Д. Сэлинджер

Тедди не высовывался в иллюминатор так, как обычно рискуют высовываться все мальчики, – вообще-то обе его ноги прочно упирались в крышку «гладстона», – но все равно перевешивался неразумно: голова его скорее располагалась снаружи каюты, нежели внутри. Вместе с тем отцовский голос до него прекрасно доносился; то есть в особенности – отцовский голос. В Нью-Йорке мистер Макардл играл главные роли минимум в трех дневных радиосериалах и обладал голосом, что называется, третьеразрядного героя-любовника: самовлюбленно низким и звучным, функционально готовым вмиг поставить на место любого мужчину в комнате, а если необходимо – и мальчика. Когда же голос брал отпуск и бросал свои профессиональные обязанности, он, как правило, поочередно влюблялся в собственную громкость и некую театральную разновидность спокойствия-твердости. Ныне же требовалась громкость.

– Тедди. Черт бы тебя побрал – ты меня слышал?

Тедди обернулся, не переменив бдительного положения ног на «гладстоне», и одарил отца вопросительным взглядом, открытым и чистым. Глаза его, бледно-карие и вовсе не большие, отчасти косили – левый больше правого. Но косили не так, чтобы его уродовать, – на первый взгляд косоватость вообще не замечалась. О его косоглазии можно лишь упомянуть – да и то желающему, чтобы они смотрели прямее, были карее или шире расставлены, следовало бы сначала долго и всерьез подумать. На лице мальчика и так отпечатался след, пусть косвенный и неспешный, подлинной красоты.

– Сейчас же слезай с чемодана. Сколько раз еще повторять? – сказал мистер Макардл.

– Стой, где стоишь, дорогой мой, – произнесла миссис Макардл, которой, очевидно, с раннего утра заложило пазухи. Глаза ее были открыты, но лишь слегка. – Не двигайся ни на малейшую долю дюйма. – Она лежала на правом боку, голова на подушке отвернута влево, к Тедди и иллюминатору, затылком к мужу. Вторая простыня была туго натянута на обнаженное, вероятно, тело и укрывала миссис Макардл вместе с руками до самого подбородка. – И попрыгай, – прибавила она и закрыла глаза. – Раздави папин чемодан.

– Блистательно, в бога душу, ты говоришь, – спокойно и твердо сказал мистер Макардл затылку жены. – Я плачу двадцать два фунта за чемодан и учтиво прошу мальчика на нем не стоять, а ты предлагаешь ему еще и попрыгать. Это что? Смешно, по-твоему?

– Если чемодан не выдержит десятилетнего малыша, которому до нормы недостает тринадцати фунтов веса, я не желаю держать такой багаж у себя в каюте, – ответила миссис Макардл, не открывая глаз.

– Знаешь что? – спросил мистер Макардл. – Меня так и подмывает пнуть тебя в башку и раскроить ее надвое.

– Что же тебя удерживает?

Мистер Макардл резко приподнялся на локте и загасил сигарету о стекло тумбочки.

– Придет день… – мрачно начал он.

– Придет день, и тебя хватит трагический, очень трагический разрыв сердца, – продолжила миссис Макардл с минимумом экспрессии. Не высовывая рук из-под простыни, она еще туже закуталась сверху и снизу. – Устроят скромные, со вкусом похороны, и все будут спрашивать, кто эта симпатичная женщина в красном платье, что сидит в первом ряду, флиртует с органистом и творит несусветный…

– Ты до таких чертиков смешная, что даже не смешно, – ответил мистер Макардл, обмяк и снова рухнул на спину.

Посреди этого диалога Тедди отвернулся и снова стал смотреть в иллюминатор.

– Сегодня утром в три тридцать две мы разминулись с «Королевой Мэри»[121]

, которая шла противоположным курсом, если кому интересно, – медленно произнес он. – В чем я сомневаюсь. – Голос его звучал причудливо, с той грубоватой красотой, что иногда свойственна мальчишеским голосам. Всякая фраза выглядела, пожалуй, древним островком, что затоплен миниатюрным морем виски. – Тот палубный стюард, которого Пискля терпеть не может, у себя на доске это написал.

– Я тебе покажу «Королеву Мэри», дружок, если не слезешь с чемодана сию же минуту, – сказал его отец. Он повернул к Тедди голову. – Слезай сейчас же. Иди хоть подстригись, что ли. – Он снова перевел взгляд на затылок жены. – Не по годам он выглядит, елки-палки.

– У меня денег нет, – ответил Тедди. Руки он понадежнее упер в край иллюминатора и опустил подбородок на пальцы. – Мама. Знаешь человека, который рядом с нами в ресторане сидит? Не тот, худой. Другой, за тем же столом. С той стороны, где наш официант всегда поднос ставит.

– Умм-гу, – ответила миссис Макардл. – Тедди. Дорогой мой. Дай маме поспать еще пять минуточек, будь лапонькой.