– Оставь уже ребенка в покое, а? – произнес мистер Макардл. – Тебе что, жалко ей нескольких паршивых минут свободы? Знаешь, как ты к ней относишься? Я тебе скажу как. Как будто она просто ятая преступница.
– Ятая! Ой как мило! Ты вдруг по-британски заговорил, любимый.
Тедди на миг задержался у двери, задумчиво экспериментируя с ручкой – медленно вращая ее влево и вправо.
– Выйдя за дверь, я могу остаться существовать лишь в уме моих знакомых, – сказал он. – Я могу стать апельсиновой кожурой.
– Что, мой дорогой? – спросила миссис Макардл из другого угла, по-прежнему лежа на правом боку.
– Давай шевели мослами, приятель. Тащи сюда «лейку».
– Подойди поцелуй маму. Хорошенько так поцелуй.
– Не сейчас, – отсутствующе произнес Тедди. – Я устал. – Он закрыл за собой дверь.
Сразу за комингсом лежала ежедневная судовая газета. Листок глянцевой бумаги с текстом лишь на одной стороне. Тедди подобрал ее и начал читать, бредя по длинному коридору к корме. Навстречу ему двигалась огромная блондинка в накрахмаленной белой форме – она несла вазу красных роз на длинных стеблях. Проходя мимо Тедди, она выставила левую руку и взъерошила ему волосы на макушке.
– Кому-то надо подстричься, – сказала она. Тедди вяло оторвался от газеты, но женщина уже прошла, а оглядываться он не стал. Читал дальше. В конце коридора перед огромным панно со святым Георгием и Драконом над площадкой парадного трапа он сложил судовую газету вчетверо и сунул в левый задний карман. После чего поднялся по низким ступеням, застланным ковром, на Главную палубу – одним трапом выше. Он шагал через две ступеньки, но медленно, держась за поручни, в каждый шаг вкладывая вес всего тела, словно само восхождение по трапу для него, как и для многих детей, было этаким умеренным удовольствием. На площадке Главной палубы он сразу направился к бюро пассажирского помощника, которым в данный момент заправляла симпатичная девушка в морской форме. Она скрепляла сшивателем какие-то отмимеографированные листы.
– Будьте добры, не подскажете, во сколько сегодня игра? – спросил Тедди.
– Прошу прощения?
– Во сколько сегодня игра?
Девушка одарила его напомаженной улыбкой.
– Какая игра, милый? – спросила она.
– Ну эта. В слова – она вчера была и позавчера, там еще надо недостающие слова подставлять. В основном про то, что все следует ставить в контекст.
Девушка помедлила, выравнивая края трех листков между плоскостями сшивателя.
– А, – сказала она. – По-моему, только ближе к вечеру. Кажется, часа в четыре. А ты для нее не слишком маленький, дорогуша?
– Нет, не маленький… Спасибо, – ответил Тедди и отвернулся.
– Секундочку, милый! Как тебя зовут?
– Теодор Макардл, – сказал Тедди. – А вас?
– Меня? – улыбнулась девушка. – Меня зовут энсин Мэтьюсон.
Тедди посмотрел, как она жмет на сшиватель.
– Я знаю, что вы энсин, – сказал он. – Я не уверен, но, по-моему, если кто-то спрашивает, как вас зовут, надо говорить полное имя. Джейн Мэтьюсон, или Филлис Мэтьюсон, или что в данном случае может быть применимо.
– Ах
– Я же говорю, по
После долгих поисков он нашел Писклю высоко на Спортивной палубе. Она сидела на солнечной полянке – едва ли не лугу – между двумя кортами для палубного тенниса, в который никто не играл. Сидела на корточках, солнце било ей в спину, а легкий бриз трепал шелковистые светлые волосы; она деловито складывала из шашек для шаффлборда две наклонные башни: в одной черные, в другой красные. Совсем мелкий малыш в хлопковом пляжном костюмчике стоял у нее справа под самой рукой, просто наблюдал.
– Смотри! – командирским тоном сказала Пискля брату, когда тот подошел. Она растянулась на палубе и окружила две башни шашек руками, чтобы похвастаться достижением и отгородить их от всего остального на борту. –
Тедди встал над двумя башнями шашек и оценил.
– Очень красиво, – сказал он. – Очень симметрично.
– А
Тедди кратко, объективно глянул на Майрона.
– Слушай, – сказал он Пискле. – Где камера? Папе она нужна прямо сейчас.
– Он даже в Нью-Йорке не живет, – сообщила Тедди Пискля. – И у него папа умер. Его в Корее убили. – Она повернулась к Майрону. – Правда? – вопросила она, но подтверждения дожидаться не стала. – А теперь если у него умрет мама, он будет сирота. Он этого даже не знал. – Она взглянула на Майрона. –
Майрон уклончиво сложил на груди руки.
– Глупее тебя никого не бывает, – сказала ему Пискля. – Ты самый глупый в этом океане. Спорим, не знал?