Опустив кулак, Джек осекся посреди проклятия, потому что ему не хватило слов. Он не мог призвать на эти пустынные руины такой катастрофы, которая их уже не посещала бы.
«Когда я стану править, все изменится, – решил он. – Я не позволю планировать города хаотично, чтобы результаты не оказывались вот такими».
Править?
Мысль пришла ему в голову незваной.
«А почему бы и нет? – спросил он себя. – Если я сумею обрести силу, которой ищу, почему бы не обратить ее на достижение всего, чего я желаю? Когда я отомщу своим врагам, мне предстоит разобраться с теми, кто сейчас настроен против меня. Я с тем же успехом могу сделать это в качестве завоевателя. Я единственный, кто не нуждается в фиксированном месте силы. Я сумею победить других в местах
Его позабавило, что среди прочего он нес в своем мешке те самые манускрипты, что вызвали гнев Повелителя Нетопырей. Некоторое время он даже раздумывал, не обменять ли их на свою свободу. Единственная причина, по которой он этого не сделал, состояла в том, что Повелитель Нетопырей мог принять его предложение, а потом не отпустить его или – того хуже – сдержать слово. Возвращение однажды украденных вещей стало бы ужаснейшей потерей лица, какую Джеку доводилось переживать. Исправить это можно было бы, лишь совершив то, к чему он стремился сейчас: отыскав силу, которая поможет ему добиться удовлетворения. Без манускриптов, конечно, сделать это было бы намного сложнее, и…
Джек почувствовал, что голова у него идет кругом. Да, он был прав в своем разговоре с Утренней Звездой. Сознание, подобно шуму двухсот статуй Дедфута, было источником разлада и противоречий, причиной головной боли.
Далеко справа снова появился спутник светлоземельцев. По мере того как Джек двигался вперед, мир обретал краски. Он увидел на далеких полях первые смутные пятна зелени. Тучи на востоке запылали ярче. Впервые за несколько веков Джек услышал, как запела птица, а отыскав ее взглядом на ветке, увидел яркое оперение.
«Это добрый знак, – подумал он позднее, – когда тебя встречают песней».
Джек затоптал костер, закидал его – вместе с костями и перьями – землей и зашагал вперед, навстречу дню.
Глава 7
Он почувствовал его медленное приближение где-то в середине семестра. Как, он и сам не понимал. Здесь он был так же ограничен в средствах восприятия, как и все остальные. И все же, двигаясь на ощупь, сворачивая, прячась, меняя направление, возвращаясь, оно его отыскало. Джек это знал. Что это было – он понятия не имел. Однако с недавних пор в подобных обстоятельствах он чувствовал, как оно подбирается все ближе.
Шагая по центральным улицам, где, несмотря на минувшие годы, выхлоп машин все еще казался ему гибельным, он прошел восемь кварталов от кампуса до «Убежища», мимо высоких зданий, окна в которых напоминали пробивки в перфокартах. Свернув, он оказался в районе, где по тротуарам катались банки из-под пива, а мусор вываливался из промежутков между домами. Люди с равнодушными лицами – у окон, на лестницах, в дверных проемах – глазели на него, когда он проходил мимо. Высоко у него над головой расколол воздух пассажирский лайнер, а еще выше навсегда застывшее солнце пыталось пригвоздить его, лишенного тени, к раскаленному тротуару. Дети, игравшие возле открытого пожарного гидранта, застыли, чтобы на него посмотреть. Затем возникло лживое обещание ветерка, бульканье воды, хриплая жалоба птицы под свесом крыши. Он швырнул сигарету в канаву и увидел, как ее быстро уносит прочь. «Столько света, а у меня нет тени, – подумал он. – Странно, что никто этого до сих пор не заметил. Где, интересно, я ее оставил?»
В тех местах, где свет был тусклым, происходили перемены. Ему казалось, что некая составляющая то ли возникает в мире, то ли покидает его. Такова была природа потаенного ощущения глубинных связей, которое не возникало при полном свете дня. Вместе с ним приходили тонкие чувства и отдельные ощущения. Как если бы, несмотря на его глухоту к ним, тени все еще пытались взывать к Джеку. Благодаря этому он и понял, заходя в темный бар: то, что его ищет, подошло совсем близко.
Жар вечного дня исчез, когда он оказался в задней части «Убежища». В розовом сиянии отфильтрованного через стекло свечного света он увидел ее темные волосы с отдельными светло-каштановыми прядями. Пробираясь между столиками, он почувствовал, что расслабляется, впервые с того момента, как покинул свою аудиторию.
Он проскользнул в кабинку, сел напротив нее и улыбнулся.
– Привет, Клэр.
Она смотрела на него, широко раскрыв глаза.
– Джон! Ты постоянно так поступаешь, – сказала она. – Одно мгновение – и ты уже здесь.