Джек, который построил дом

Кончалась осень, и мир вокруг менялся, становился резче, холоднее. На полях распечаток и на чистой бумаге громоздились, наползая один на другой, рисунки: лица, тучи, бутылка коньяка… Вместо стен и туннелей на листе вырастали две строгие прямые башни, которых больше не существовало.

Позвонил Борис: уезжаю в Израиль. Надолго? – Навсегда.

Не было ни времени, ни сил удивляться – надо было везти дядьку к врачу, тот еще не освоил местную географию.

Яков не жаловался до самого последнего времени – наоборот, считал, что дешево отделался: подумаешь, почка! Жить можно и с одной, зато рак не вернется. В конце лета появилась боль – там же, в пояснице, – и с нею страх, словно рак подслушал его беззаботные мысли и вернулся. Рак, он ведь пятится – то есть возвращается, подумалось в одну из бессонных ночей, когда ворочаешься-ворочаешься, чтоб обмануть боль внутри, и только задремлешь, надо вставать в туалет. Неужели вернулся, сволочь?! И сам себя успокаивал: нет, не вернулся; нет больше рака, похоронен он вместе с почкой, которую начал грызть, а тут его и вырезали.

Но… почему болит? Очень не хотелось сдаваться врачам. А что делать? И тутошних айболитов он не знал, и больниц – ничего не знал. Кроме работы. Позвонил Яну.

– Ты меня сюда перетащил, вот и суетись, – объявил сварливо.

Дядька вроде шутил, а глаза провалившиеся и взгляд загнанный. Ни чаю, ни кофе не предложил, сразу вывалил тревожные новости.

– Чай поставить? – Яков с трудом встал с дивана, зашаркал на кухню. Приглядевшись, Ян присвистнул: тапки! Те самые, ненавистные, которые он собственноручно выбрасывал несколько раз, – ободранные, выношенные, с дырой на месте большого пальца. Вез это сокровище через всю страну…

Все, что готово было вырваться, осело желчью где-то внутри при взгляде на дядьку – потерянного, со сползшими очками, давно не стриженного.

Старик. Яша состарился.

– Тебя к русскому врачу записать? Тут есть.

– Один хрен, – вяло буркнул Яков. – Только поскорее бы. Мамашке не говори, не надо.

…Хуже всего было по ночам, а темнело быстро; вот и выходило, что не успеешь с работы вернуться да поесть, а ночь уже тут как тут. Он торопился позвонить Аде (сестра ложилась рано). Разговоры были почти всегда одинаковыми.

– Что курим?

– Смотрю телевизор.

– Что нового?

Новое всегда находилось, хотя ничем не отличалось от вчерашнего. Помощница опоздала («что она себе думает?!»), организовали новый кружок (Яков забыл, какой по счету), сосед в коридоре не поздоровался.

Во д-дура… Клал трубку, подолгу курил у телевизора, пока в голове ворочалась ежевечерняя малодушная мысль: а лучше б она не съезжала. Чего ей тут не сиделось?

Яков обходил дом. В темноте он казался громадным. Надо спуститься в подвал – и не потому что забыл там что-то, а для порядка: погашен ли свет, хотя в целях экономии редко включал больше одной лампочки; когда же сидел у телевизора, гасил и торшер, не подозревая, как жутко выглядит он, освещенный льющимся с экрана сиянием, которое отражалось в очках. А потом усмирял телевизор кнопкой пульта, шаркал по лестнице наверх, не забыв дернуть балконную дверь: плотно ли закрыта. В спальне с одышкой откидывал одеяло и ложился, вытягивал усталое тело – и понимал, что надо в туалет, нет чтоб сразу… Вернувшись, повторял весь процесс укладывания, вспоминая, в каком положении засыпал накануне, и стараясь не думать о боли.

Ночь его ждала терпеливо, как покорная наложница, спешить ей было некуда – впереди маячила целая долгая ноябрьская ночь. Яков некоторое время читал или листал газету; когда казалось, что вот-вот уснет, он торопливо гасил лампу, чтобы вытянуться уже окончательно, но не делая резких движений, которые могли бы разбудить дремлющую боль, осторожно натягивал одеяло, закрывал глаза. Свет с улицы не мешал, ему ничего не мешало, кроме боли, которая ждала момента, чтобы напомнить о себе, чтобы не забывался, не зарывался. Фонари, горевшие на других домах, и газонная подсветка – что ж, от этого даже уютней делается, вроде как ты не один, и покажется на секунду, что сестра спит у себя на кровати в соседней комнате, никуда не переселялась.

Улица засыпала, сонно помаргивая фонариками, которые позволяли видеть номера домов и не споткнуться на ступеньках. Один только дом спал, и лампочка над входной дверью не горела, зато хозяин его лежал без сна в темной спальне.

Вернулась из Флориды Юля, проведя несколько дней с родителями. По дороге из аэропорта Ян рассказал о походе с Яковом к врачу. Дядьке врач понравился: пожилой, а значит опытный. Новости обнаружились хорошие и плохие, пожилой-опытный начал с последней. Рак; однако почка ваша в порядке, Джейкоб, а полечиться надо. Хорошая же новость, оптимистично заверил доктор, это ваш возраст.

– И втюхал какую-то поговорку вроде «скрипучее дерево долго стоит». Яша так и вылупился, – продолжал Ян. – Оказалось, в его возрасте такие болячки прогрессируют медленно. После лечения видно будет.

Юля кивала, но сидела с отстраненным лицом.