Джек, который построил дом

Истекало соком мясо на решетке гриля, аппетитно булькало вино. Ян отлично чувствовал себя – стенки капсулы хорошо защищали, не мешая наблюдать за людьми. Все они пересекли границу, затем океан и очутились в новой жизни, настолько отличной от их прежней, что многие старались как можно быстрей отречься от нее, словно отрясти прах этот было так же легко, как вытереть ноги о коврик.

Он никогда долго не задерживался – по-настоящему уютно чувствовал себя только дома. Ноябрьский ветер ломился в окна, пытался проникнуть в дверь, отпихивая хозяина. Мать истошно кричала в трубку: «Когда ты приедешь, я переживаю!» Дядька выслал чек – деньги на самолет, и Новый год предстояло встретить в Сан-Армандо.

В аэропорту ждал Яков, а в квартире громкая суматоха матери, беспорядочные вопросы обоих, и Ян с тоской и стыдом почувствовал себя таким же ненужным, как теплый шарф на шее, неуместный в этой мягкой сентябрьской погоде. Впереди маячили пустые, бессмысленные дни.

Позвонил Максиму. Трубку никто не снял.

Привычная оболочка-капсула надежно защищала от материнских наскоков: как ты питаешься, какая тема диссертации, кто тебе стирает… Ян отвечал – капсула хорошо демпфировала раздражение, – закуривал или садился к компьютеру. Соскучилась; беспокоится. Взрывался дядька: «Дура! Прачечная на каждом углу, вот она и стирает».

Ада задавала вопросы с дальним прицелом: иди знай, не завелась ли там у сына какая-нибудь… «шанель». Пока он жил здесь, у нее на глазах, было проще. К родной матери прилетел на несколько дней… Почему спешит назад, к кому? Брат угрюм, чуть что – раздражается, поговорить не с кем: приятельница поехала на Новый год к сыну в Миннесоту… или в Миннеаполис? – что-то на «м»; другая гриппует и тоже не очень разговорчива. А поговорить есть о чем…

Одна соседка начала проявлять к Аде живой интерес: она, мол, тоже почти защитилась в своем, что ли, Могилеве, тоже развелась («сгоряча», как сама выразилась) и надеется «встретить достойного человека». В свои-то пятьдесят с гаком!.. А главное, почему разоткровенничалась? «О вас, Адочка, часто спрашивает один мужчина, моложавый такой. Вы, может быть, тоже заинтересованы?»

Больше всего Аду взбесило «тоже», как будто она ищет мужа, как эта интриганка. Нет, Ада нисколько не заинтересована, и кто живет в доме напротив, ей безразлично, недолго ему там в одиночестве жить, с такими соседками. Главное, никакого стыда – в глаза смотрит, улыбается: «Брат у вас, Адочка, такой интересный… Всегда, смотрю, один; а ведь без женской руки мужчине трудно». Ишь ты, «без женской руки…» Да ноги женской не будет у моего брата! Так и чесался язык все высказать ей, с трудом сдержалась.

Поговорить не с кем. Те, простоватые, начали сторониться: подойдешь – умолкают, а потом расходятся. Сын прилетел – и в компьютер смотрит. Ему про такое, конечно, ни к чему, но… Хоть бы спросил, как я живу! Нет, все с Яшкой. Она всю жизнь ему отдала, и что? Другие сыновья мать к себе в Монтану зовут…

Ада смотрела на яркий экран телевизора, где нарядные красавицы на чужом языке радостно перебивали элегантных красавцев. Смотрела, ничего не понимая, думая совсем о другом, и так сладки были ее горькие переживания, что нечаянно заснула крепко на диване под смех и быструю английскую речь…

«Пожалуйста, пристегните ремни».

Наконец-то дома. Ступеньки занесены снегом, крыша – как вскипевшее молоко. Такой же пышный снег накрыл автомобиль, он выглядел озябшим и съежившимся. Ян вошел в остывшую квартиру, торопливо включил отопление, и батареи с готовностью защелкали. Медленно согревался дом. Ян курил, не снимая зимней куртки, наслаждаясь одиночеством, и любовался снегом в окно – два года снега не видел! Ель за окном стояла совсем новогодняя, только без игрушек.

Одиночество – покой – дом.

В ушах звучал голос Якова: кончай скорей с университетом и приезжай обратно. Как раз этого не хотелось. Навещать, гостить – да, но не возвращаться.

Как всегда в новом году, казалось, что-то произойдет, и маячили, дразня, симметричные цифры – 1991, хотя цифры, конечно, ни при чем, но все же, все же… Снежное безмолвие нарушали только собственное дыхание да стук лопаты, при неосторожном взмахе задевавшей крыльцо. Стало почти жарко. Вспомнилось, как они в армии в одних рубашках рыли траншеи для кабелей, это было летом, а зимой грунт промерзал до твердости бетона.

Снег он расчистил вовремя. Слепящая белизна вдруг начала как-то быстро сереть, и сумерки сгустились очень рано даже для зимнего дня – на часах не было еще двух. Он не сразу заметил, что дорога почти пуста и фары редких машин светят особенно тускло.