Джек, который построил дом

ЧУЖЕСТРАНЦЫ – ВОН!

Почти 900 000 иммигрантов-чужестранцев проживают в нашей республике, подрывая традиции и мораль коренного населения ‹…› Радикальное объединение Народного фронта, руководствуясь гуманными соображениями, призывает к немедленному решению – добровольной репатриации чужестранцев в края своего этнического происхождения, не дожидаясь критической стадии межнациональных противоречий ‹…› Каждый народ… каждое государство должно думать о самосохранении, которое невозможно в условиях совместного проживания ‹…›

Все это было, Тео прав. Сверхчеловек – и недочеловек. Прочитать весь убогий и выспренний газетный текст не мог. Если такое появляется в печати раз или два – это чей-то бред, если постоянно – противно, но восприятие со временем притупляется. И с этим жить? С этим живут твои друзья, поправил он себя, разрывая второй конверт.

«Привет!

Получил твое письмо, когда вернулся с кладбища. Няньку схоронил, рабу божию Неонилу. По-моему, я и не знал, что ее Неонилой зовут, – или забыл. Выяснилось, когда паспорт нашел. Он был завернут в доисторическую газету «Правда» пятьдесят какого-то года, нас с тобой еще на свете не было.

Сволочь я последняя – обещал ее свозить на Север, а там закрутились дела с моей женитьбой, Германия, то да се… Так и не свозил. У меня правда жены тоже нет: ушла, как только нянька заболела и вставать не смогла. Да ты не думай – она так и так ушла бы. Или я бы свалил от большой любви. Не было этого, одно умопомрачение.

А про няньку все время думаю. И про сволочизм свой. Тебе не объясняю, ты же знал ее. Она любила тебя, все спрашивала, как ты “в Америке этой”.

Ты спрашиваешь, как я – ну, попробую рассказать. Наши радикалы совсем оборзели: послушать их, так нянька моя была “оккупантка”. Мол, увязывай, тетка, мешок и катись откуда пришла. А вот хрен им! Никто теперь ее не выставит…

Давай, что ли, выпьем по переписке за рабу божию Неонилу. В смысле, за упокой. Чокаться не надо, да и не дотянуться через океан.

Пиши,

Алексей».

Миха впервые так подписался, полным именем.

Поговорить не удалось – его телефон отвечал долгими равнодушными гудками.

Теперь, похоронив самого близкого человека, Миха стал тоже связан с землей.

Открытка в конверте была от Анны Матвеевны.

«Ян, спасибо за письмо!

Читаю его и перечитываю, радуюсь – и университету, и Вашему “самоопределению”: давно пора!

Я знала, что Вы придете к Пушкину, Вы “услышали” прозу поэта, дивные аллитерации

б – р – нв словах “Буран, барин” – а я, к стыду своему, не замечала.

…Здесь у нас тоже “самоопределение”. Конечный результат непредсказуем, а промежуточные не внушают оптимизма. Я вовремя вышла на пенсию: на кафедре много перемен, и все не к лучшему. В городе тоже, в том числе приватизация жилья. Мы сейчас переезжаем, потому пишу коротко.

Будьте здоровы, привет маме,

Ваша А. М.».