Джинсы мертвых торчков

– Диджеи не пользуются винилом, с тех пор как Джон Робертсон перестал быть «хибзом»[50]. Если б ты крутил после девять-один-один, ты бы врубался, блядь-нахуй. Потому-то у тебя лапы как у ебаной макаки, – таскаешь за собой эти коробки. Ебаная флешка – вот и все, чё тебе надо. Сгружаешь свой сет на «Пионер», жмешь воспроизведение и вскидуешь кулаки вверх, как припездол. Вот что значит щас диджеить. Не экстази, а техстази!

Конрад и Эмили, походу, уже между собой дружелюбнее: они поработали вместе в студии, а это хорошая новость. Хотя меня и беспокоит их скрытность по поводу нового трека. Надеюсь, жирное мудло не договорилось с кем-то на стороне. Он подходит, привлеченный нашими разборками, и качает головой, издевательски прыская:

– Как непрофессионально.

Карл реагирует с высокомерным презрением:

– Может, остальные там и прогинаются под всей этой хуйней, бро, – говорит он мне, даже не глядя на мою голландскую звезду, – но для миня это никакое нахуй не диджейство, – распевает он в свою защиту, замалчивая тот факт, что сам растерялся. Карл чувствует сибя не в своей тарелке, и с каждым днем все сильнее, так что я аккурат в курсах за то, как щас херово несчастному говнюку.

Кароч, сваливаю оттудова на улицу и пытаюся поймать ебаный сигнал на мобиле, чёбы поискать магазы музыкального оборудования, хотя это почти нереально, када вокруг топчутся толпы, и все в своих телефонах. Наконец-то выскакивают палочки, и я прокручиваю страницы, ищу какой-нить торговый район, но, походу, на мили вокруг нифига нету. Небо темнеет, и начинает накрапывать. Чутка уныло побродив, чешу через большой блошиный рынок.

Глазам не верю.

Обычно я слепой, как шотландский рефери на длинных дистанциях, но безнадега наделила меня рентгеновским зрением. Буквально в пятнадцати минутах ходьбы от площадки, на этом самом рынке, стоит киоск электротоваров. Мне все равно приходится подобраться ближе, чёбы убедиться: среди паленых холодильников, морозилок, усилков и стереосистем в глаза мине в натуре, блядь, бросаются два олдскульных вертака «Текникс»! Сердце колотится, причем жутко: У НИХ ДАЖЕ ИГЛЫ И КАССЕТЫ ЕСТЬ! «Слава тебе, Господи! Слава тебе, Бог эдинбургской танцевальной музыки…»

Подхожу к молодому парнишке ближневосточной наружности в футболке клуба «Эвертон».

– Вертаки рабочие?

– Да, конечно, – говорит он. – Как новенькие.

– Сколько?

– Восемьсот евро, – со смертельно серьезной заточкой.

– Это ж старье, – фыркаю. – Двести.

– Это винтаж, – невозмутимо говорит он, выгибая брови, раздвигая губы и обнажая ослепительно-белые кусачки. – Семьсот пятьдесят.

– Ни хрена. Походу, они даже не рабочие. Триста.

На лице парнишки даже рефлекторно не шевелится ни единая мышца.

– Они работают как новенькие. Могу сбросить только до семисот. Вы так беспокоитесь, как будто они вам срочно нужны. Вы должны считать, что я делаю вам одолжение, мистер.

– Блядь… – роюся в карманах и отсчитываю маки.

Слава богу, директору завсида нужен баблос. Вечно какой-нибудь пиздюк – толкач, швейцар, таксоёб, халявщик, охрана, полисыя – хочет откупных или им надо платить откат. Малой пиздюк щас уже лыбится, напевая мине серенады:

– Как новенькие, мой друг, как новенькие…

– Ты бессовестный и наглый маленький мудак, – протягиваю парню бабки и выдаю свою тисненую визитку. – Никогда не думал о карьере в музыкальном бизнесе?

20

Больной – Бизнес-класс

Лететь бизнес-классом – неописуемое наслаждение. Дело не столько в преимуществах самого обслуживания, сколько в сознании того, что на следующие три часа твое превосходство над плебеями подтверждено официально. Сидя на своем месте, я корчу обязательную нетерпеливо-презрительную гримасу, пока они с позором проходят мимо на самые дешевые места. Кроме того, я получаю роскошную территорию и время для обдумывания дел.

Через проход напротив – голубой говнюк: светлые волосы, облегающие клетчатые штаны, синяя футболка с округлым вырезом, да еще безобразно крикливый. Я типа жалею, что Бен не такой. Какой смысл иметь сына-педрилу, если он не безобразно женственный? Кто захочет просто вести нудную жизнь натурала? Угнетение вызывает борьбу, которая порождает культуру, и хуево будет, если безбашенная манерность исчезнет с лица земли только потому, что какие-то зажатые пиздюки наконец-то выяснили: Земля круглая. Этому парню тридцать с чем-то, и он что-то вроде звезды. Даже стюарды – эта безобразная пародия на мужиков – все выступают в амплуа Эрни Уайза[51] на фоне его понтовитого кривлянья. Ради хохмы решаю с ним посостязаться: кто из нас самый жеманный, самовлюбленный и выебистый на борту.

– Ну когда я уже вы-ыпью в этой убийственной поездке, – трясу рукой, чтобы показать нервозность, а также продемонстрировать упругость кисти.

Эта хитрость влечет непредвиденные последствия: бесноватый жопошник западает на меня не по-детски, приняв мою олимпиаду среди нарциссов за форму пидорского соблазнения.

– В этом говорке заме-етен кельт! – в восхищении вопит хабалка.