Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

Филипп взглянул на сестру, встал и в сильном волнении зашагал из угла в угол. Между обвинением, которое Филипп составил в голове, и спокойствием юной девушки, было столь очевидное противоречие, что он не знал, что думать.

Андре в изумлении смотрела на брата и чувствовала, как постепенно холодеет ее сердце от этой торжественности, столь не похожей на его привычное нежное братское покровительство.

Прежде чем Филипп снова заговорил, Андре поднялась и взяла брата под руку.

Взглянув на него с невыразимой нежностью, она сказала:

– Филипп! Посмотри мне в глаза!

– С удовольствием! – отвечал молодой человек, обратив к ней горящий взор. – Что ты хочешь мне сказать?

– Я хочу сказать, Филипп, что ты всегда с некоторой ревностью относился к моей дружбе; это вполне естественно, потому что и я дорожила твоими заботами, твоей любовью. Ну так посмотри на меня, как я тебя просила.

Девушка улыбнулась.

– Видишь ли ты в моих глазах какую-нибудь тайну? – продолжала она.

– Да, да, одну тайну я там вижу, – сказал Филипп. – Андре! Ты влюблена.

– Я? – вскричала девушка с таким естественным изумлением, какое не могла бы изобразить опытная актриса.

Она засмеялась.

– Я влюблена? – повторила она.

– Значит, ты любима?

– Ну, тем хуже для него, потому что раз этот человек ни разу не объявился и, следовательно, не объяснился, значит, это любовь неразделенная.

Видя, что сестра смеется и шутит так непринужденно, видя безмятежную лазурь ее глаз и ее душевную чистоту, а также чувствуя, как ровно бьется сердце Андре, Филипп подумал, что за месяц их разлуки не мог так неузнаваемо измениться характер девицы безупречного поведения; что бедняжка Андре не заслужила подозрений; что наука лжет. Он признал, что доктора Луи можно извинить, ведь он не знал того, как чиста Андре, как она порядочна. Доктор, верно, решил, что она – такая же, как все знатные девицы, соблазненные дурным примером или увлеченные преждевременной страстью, без сожаления расстававшиеся со своей невинностью и забывавшие даже о честолюбии.

Еще раз бросив взгляд на Андре, Филипп уверился в ошибке доктора. Филипп так обрадовался найденному объяснению, что расцеловал свою сестру, словно мученик, уверовавший в чистоту Святой Девы Марии и тем подкрепив свою веру в Ее Божественного Сына.

В ту самую минуту, как Филипп почувствовал, что в его душе зашевелились сомнения, он услыхал на лестнице шаги доктора Луи, верного данному обещанию.

Андре вздрогнула: в ее положении любой пустяк мог ее взволновать.

– Кто там? – спросила она.

– Вероятно, доктор Луи, – отвечал Филипп.

Дверь распахнулась, и доктор, которого с таким беспокойством ожидал Филипп, вошел в комнату.

Как мы уже говорили, это был один из почтенных и честных ученых, для которых любая наука священна, и они с благоговением изучают все ее тайны.

Доктор Луи был законченным материалистом, а по тем временам это было большой редкостью. Он стремился под заболеванием тела разглядеть душевный недуг; он брался за дело рьяно, нимало не беспокоясь о слухах и не боясь препятствий; он ценил свое время – единственное достояние людей труда – и потому бывал резок в разговоре с бездельниками и болтунами.

Вот почему он так грубо обошелся с Филиппом во время их первой встречи: он принял его за одного из придворных щеголей, которые льстят доктору, чтобы в ответ услышать от него комплименты по поводу их любовных подвигов, и готовы с радостью платить за его молчание. Однако, едва дело обернулось иначе, и вместо более или менее влюбленного фата доктор увидел перед собой мрачное и грозное чело брата, едва на месте обычной неприятности стало вырисовываться настоящее горе, практикующий философ, сердечный человек взволновался и, услышав последние слова Филиппа, доктор подумал:

«Я не только мог ошибиться, но и хотел бы, чтобы это было так».

Вот почему он пришел бы навестить Андре даже без настойчивых уговоров Филиппа: он хотел провести более тщательное обследование, чтобы получить подтверждение результатов первоначального осмотра.

Едва войдя в апартаменты Андре, он из передней устремил на Андре проницательный изучающий взгляд и потом все время не сводил с нее глаз.

Визит доктора, хотя в нем и не было ничего сверхъестественного, взволновал Андре, и у нее начался один из тех приступов, которые так испугали Филиппа; она покачнулась и с трудом поднесла к губам платок.

Филипп приветствовал доктора и ничего не заметил.

– Доктор! – говорил он. – Входите, прошу вас, и простите мне, пожалуйста, мой резкий тон. Когда я час назад подошел к вам, я был возбужден, зато теперь спокоен.

Доктор перевел взгляд с Андре на молодого человека, внимательно изучая его улыбку и счастливое выражение лица.

– Вы побеседовали с вашей сестрой, как я вам советовал? – спросил он.

– Да, доктор.

– И вы успокоились?

– У меня с души свалился камень.

Доктор взял руку Андре и долго щупал пульс.

Филипп смотрел на сестру, и взгляд его словно говорил:

«Можете делать все, что вам заблагорассудится, доктор; никакие ваши заключения мне теперь не страшны».

– Ну что, доктор? – с торжествующим видом спросил он.