Э.Зорин - Большое гнездо

— Не захотят сами принять Ярослава, — говорил он рассерженно, — посажу силою. И Мирошка пусть не бодается. Ведомо мне, что стоит он за Мстислава, но тому не бывать.

— Принял бы от тебя Мирошка Ярослава, да боится своих бояр, — ровным голосом вразумлял Всеволода Иоанн. — Не враг он тебе — руки у него связаны. Скинут его новгородцы, другой посадник кликнет другого князя, а ежели Ярослав им не по душе, то почто не посадишь сына?

— Сегодня им Ярослава уступлю, завтра придут ко мне скликать вече.

— Почто так говоришь, князь? — удивился Иоанн. — Сам знаешь: правит Новгородом не вече...

— Бояре им прикрываются. И поступлю в Новгороде, как у себя в Ростове. А тебе, Иоанн, тако скажу: не звал меня Микулица к смирению. Теперь же оглянись-ко: встало владимирское княжество над всею Русью. Так отступлюсь ли от содеянного?..

Иоанн побледнел. Впервые говорил с ним так Всеволод — сверлил безумным взором, подавшись вперед, сжимал подлокотники стольца.

— Воля твоя, княже, а я свое слово молвил, — сказал епископ и вышел.

Вечером делился он со Словишей невеселыми думами. И, слушая его, вспоминал дружинник о своей встрече со Звезданом. Неужто прав был боярский сын, неужто и впрямь возгордился князь, ежели не пожелал иметь беседу с Иоанном?..

Но мысль эта только мелькнула в его голове, и он тотчас же ее забыл. Да и полно: ему ли судить князя? И не о Русской ли земле печется Всеволод денно и нощно?..

3

Не надолго опередил Вобей Звездана — всего на день, а коней уж успел продать, хоть и не за бесценок, а дешево, но о том не жалел: и золота и серебра при нем было много — до конца дней, почитай, хватит. Однако не о спокойной жизни мечтал Однооков конюший.

Про то никто не знал, не ведал — ни боярин, ни сын боярский: пришел Вобей во Владимир не из Двинской земли, как сказывал, а из Новгорода. И не по своей воле, а с умыслом — бежал от неминуемой расплаты за содеянное. Служил он в ту пору при дворе Завида Неревинича, за ловкость свою жалован был посадником в доверенные, ездил с его поручениями и в Киев, и в Смоленск, и в Чернигов, подговаривал на вече темных людишек кричать то Владимира Святославича, то Мстислава Давыдовича, но раз позарился на богатый куш: предал своего хозяина, переметнулся к Незде, звал Ярослава в Новгород, брата Завидова, Гаврилу, топил в Волхове.

Тайное и страшное то было дело. Тихой ночью звал его к себе Незда, угощал медами и брагой, товорил свистящим шепотом:

— Золотом тебя награжу, Вобей, дорогими каменьями. Где много воды, там больше будет. Избу поставлю тебе на Славенском конце — заживешь припеваючи. И девку в жены сыщу — первую красавицу новгородскую. Только сполни все, как велено.

— Отчего ж не сполнить, боярин, — сказал Вобей и бухнулся Незде в ноги:

— Не оставь только меня, сирого. Не дай кончанам на растерзание.

— О том и не печалуйся, — пообещал посадник, обласкивая Вобея ясным взором.

Мягко стлал Незда, приятные сказывал речи, да по-иному все обернулось. Завсегда не верь боярину велеречивому.

Не сразу понял это Вобей, а той ночью, сгорая от нетерпения, отправился к верным своим дружкам: Ряпухе, Лыню и Влазню. Все они были первыми крикунами на вече. Но выкрикивать на вече то, что кончанам любезно, совсем другое дело. Порешить же человека страшно показалось Вобеевым дружкам. Стали они упираться и набивать себе цену.

— Ладно, — сказал Вобей. — Про то, что сказывал я вам, забудьте и никому ни слова. Поищу в другом месте приятелей. В другом-то месте посговорчивее будут.

Признаться, так и ему было в первый-то раз не по себе, но виду он не подавал, держался молодцом. Выхлестнул одним духом чару крепкого меду и хотел уходить. Дружки его остановили.

— Скороспелка до поры загнивает, — молвил за всех Ряпуха.— Согласные мы. Да не обманет ли нас боярин?

Вобей заверил их, что боярин не обманет. Сдались мужички.

Утром отправились на вече. В суете-то среди посадских были они как все. И не громче других кричали, и на Великом мосту дрались, как все. А только свистнул Вобей, как было условлено, стали его дружки, размахивая кулаками, оттеснять Гаврилу с закадычным его приятелем Ивачем Свеневичем к перилам.

— Наших бьют! — закричал Гаврила, заметив, что оказался по другую сторону моста.

Тяжелые у него были кулаки. От его кулаков у Вобея звон стоял в ушах. Ряпуха покатился по настилу и чуть не угодил в реку, зато Влазень так приложился Гавриле по скуле, что у того глаза закатились от боли. Ивач Свеневич, тот уж висел над водой, вцепившись в решетину моста, и рыжий Лынь, утробно рыча, бил его по пальцам острым засапожником.

Пожалел Гаврила своего друга, кинулся к нему на выручку, а зря: и другу не помог, и сам подставил Вобею затылок. Ударил его Вобей по голове свинцовым грузилом — пошатнулся Гаврила, выпрямился, побледнел и вместе с перилами обрушился в реку. Ивач до него еще отправился в Волхов — одолел-таки eгo напористый Лынь.

Черное дело было сделано — и пустились дружки наутек. Явились к боярину.