EDEN

Однажды Люциус на деле показал мне, что вены нужно резать вдоль, а не поперек — так больше шансов на «удачный» исход. Когда он порезал мои руки, я думала, поток крови никогда не остановится.

Если я сделаю так сейчас, никто не сможет остановить меня, никто не поможет и никто и ничто больше не будет удерживать меня в этом аду.

Я хочу выбраться отсюда. Сейчас же!

Я могу сделать это. И он не остановит меня, потому что будет уже слишком поздно. Он придет, а я буду мертва. Интересно, будет ли он сожалеть? Будет ли винить себя, когда найдет на полу мое безжизненное тело, лежащее в луже крови, с остекленевшими глазами и окровавленным осколком зеркала в руке?

Скорей всего, нет.

Подношу осколок к запястью, чувствуя его прохладу. Чуть посильнее нажать, и острые края порвут тонкую кожу. Я буду истекать кровью и плакать, но еще — я буду свободна.

И увижу маму и папу.

Глубоко вздыхаю и медленно веду стекло вдоль запястья. Но стоит продвинуться на полсантиметра, как в голове, будто вой сирены…

Рон.

Я не могу оставить Рона. Не могу так поступить с ним. Я нужна ему здесь, и не могу бросить его сейчас.

Я не такая эгоистка, как Люциус.

Черт!

Сжимаю зубы от злости и швыряю осколок куда подальше. Он с громким стуком ударяется о пол, раскалываясь на части.

Сегодня я разбила уже два зеркала.

Усаживаюсь поудобнее, прислоняясь лбом к коленям.

Люциус хочет, чтобы я была жива. Он может сколько угодно отрицать сей факт, но, если бы он правда так жаждал от меня избавиться, то убил бы, когда Волдеморт предоставил ему выбор. Если бы он не хотел, чтобы я была рядом, если бы ему было плевать, что со мной, он дал бы мне уйти тогда, в Норе, вместо того, чтобы, рискуя своим положением, — а, возможно, и жизнью! — вернуть меня обратно.

Если убьешь себя, то всё его старания пойдут прахом. И ты выиграешь эту войну.

Но я не зайду так далеко, даже назло ему. Он не стоит того.

Разве?

Подползаю к кровати, забираюсь на нее и укутываюсь в одеяло с головой. Я выжата, как лимон, поэтому быстро проваливаюсь в сон.

* * *

«…ты — моя. Разумом, душой… и телом. Все это принадлежит мне, и я могу делать с тобой всё, что хочу…»

Я не вижу его лица в темноте, но чувствую, как он улыбается.

— Итак, грязнокровка, к чему мы пришли?

Резко просыпаюсь, вздрагивая всем телом.

Ничего. Просто сон. Кошмар.

Но какими бы ужасными ни были мои кошмары, они не идут ни в какое сравнение с тем, что происходит наяву.

Свечи тускло мерцают, освещая комнату.

Откуда этот свет? Уже день? Интересно, свечи зажигаются сами, когда восходит солнце? Или кто-то зажег их, пока я спала?

Да, здесь точно кто-то был, потому что мой туалетный столик стоит цел и невредим, а на зеркале нет ни единой трещины. И я не сомневаюсь в личности посетителя. Он убрал весь беспорядок, который сам же и учинил, пока я мучилась кошмарами, главная роль в которых отводится ему.

Ублюдок. Неужели он, правда, думает, что сможет взять и стереть из моей памяти пережитые ужасы так же просто, как избавился от следов своего гнева?

А с чего бы ему тогда после каждого избиения лечить тебя?

Шатаясь от усталости, встаю и иду в ванную. Хочу смыть с себя события последних часов, но особенно хочу избавиться от воспоминаний о его прикосновениях.

Каждый раз, когда он дотрагивается до меня, он будто сдирает с меня кожу, обнажая плоть.

И я не чувствую отвращения. Если бы на его месте был Долохов, все было бы проще, но Люциус…

Я в смятении, и меня рвет на части от страха и ненависти. Я так его ненавижу. Кто дал ему право обращаться со мной, как с его личной вещью, обвинять меня в своих грязных поступках? Ему легче свалить всё на меня.

Но за этим кроется что-то большее. Это как незаживающая рана, пустота, которую невозможно заполнить.

Моя душа — только моя, а не очередная его игрушка.

Вылезаю из ванны и облачаюсь в платье простого покроя, одно из тех, что висят у меня в шкафу: высокий вырез, длинная юбка и длинные рукава, черное. Расчесываю мокрые волосы, промокая их полотенцем, а потом легонько наношу заживляющее зелье на свежие синяки и порезы. Я избавляюсь от следов прошедшей ночи.

И лишь мои воспоминания навсегда останутся со мной.

* * *

Кажется, прошло совсем немного времени с тех пор, как кто-то в последний раз стоял в дверях моей комнаты.

Резко разворачиваюсь, в защитном жесте обнимая себя за плечи и гадая, что же ему еще понадобилось после всего, что случилось…

Но это не он.

Долохов стоит на пороге, насмешливо и омерзительно улыбаясь.

— Кое-кто хочет видеть тебя, — говорит он, проходя в комнату и таща кого-то за руку.

Я с облегчением выдыхаю, когда вижу, кого он привел.

Рон. Рон Уизли. Единственный хороший человек в этом хаосе. Он так рад меня видеть, а меня переполняют вина и любовь к нему. Сердце уходит в пятки. Как я могла даже помыслить о самоубийстве, о том, чтобы бросить его одного?

Он молчит и не смеет улыбнуться. Я тоже. В несколько широких шагов мы сокращаем расстояние между нами и крепко обнимаемся. Он почти приподнимает меня над полом, заключая в кольцо своих рук.