EDEN

— Мы не… Люциус, прекратите! — Подлетаю к нему, чтобы опустить его руку с палочкой, но он хватает меня за горло свободной рукой, а его палочка все еще нацелена на Рона. Задыхаюсь от нехватки воздуха, и когда встречаю его взгляд, вижу в нем чистейшую, ничем не замутненную ненависть.

— Никогда не смей называть меня так! — Яростно шепчет он, сжимая пальцы на моей шее. Пытаюсь ухватить хоть малейший глоток воздуха, но он наглухо перекрыл дыхательные пути. С отвращением он усмехается и отпускает меня. Ноги подгибаются, и я падаю на пол, судорожно ловя ртом воздух.

Он отходит от меня, но я не решаюсь взглянуть на него, потому что боюсь того, что могу там увидеть.

— А ты, Уизли, пойдешь со мной. Ты вообще не должен был быть здесь, — отстраненно наблюдаю за ногами Люциуса, он подходит к Рону. — Жди меня, грязнокровка. И если ты не поднимешься и не соберешься к тому времени… ну, думаю, ты сама знаешь, что будет.

Дверь открывается.

— Гермиона, мне жаль… — голос Рона повисает в тишине.

Дверь захлопывается.

Только теперь я решаюсь поднять голову. Волосы упали на лицо, и я смотрю сквозь просветы прядей.

Они ушли.

Вздрагиваю и закрываю глаза, слезы снова катятся по щекам.

Я больше не могу их сдерживать. За всю свою жизнь я ни разу не была так сбита с толку.

Какое он имеет право так злиться на меня?

У него есть все права…

Нет, нету! Я не принадлежу ему!

Если он пытается таким образом что-то сказать, то на ум сразу приходит прошлая ночь… но нет. Это же против правил.

Чьих правил?

Его, моих… это одно и то же, разве нет?

Я думала, ты сказала, что не принадлежишь ему.

Дверь снова открывается. Что-то он быстро в этот раз.

— Кажется, я приказал тебе встать к моему возвращению!

По позвоночнику словно проходит электрический разряд. Сжимаю зубы и пытаюсь встать, но лодыжку пронзает боль, и я вновь падаю…

Он хватает меня за волосы и тащит вверх, а потом прижимает к стене. Его пальцы впиваются мне в горло, и теперь я вынуждена смотреть на него. Он не оставил мне выбора. Перед глазами все расплывается из-за слез, но я все равно вижу его полный ярости и неприязни взгляд.

— Простите, — шепчу я. Его лицо искажает злобная ухмылка.

— Есть столько вещей, за которые ты должна просить прощения, грязнокровка, — он растягивает слова в своей излюбленной манере. — Например, за то, что ты родилась. Или за то, что ты считаешь себя ведьмой. За свое неповиновение, презрение, гордость, надуманную «храбрость»… — он делает эффектную паузу. — Стоит быть немного более конкретной, ты не против? Так за что именно ты извиняешься сейчас?

Ну, уж нет. Я в эти игры больше не играю.

Я тону в глубине его глаз, они словно гипнотизируют меня. Он проникает в мои мысли, вытаскивая наружу истину.

— О, ты думаешь, что должна извиниться за свое поведение с Уизли? — Он откровенно смеется. — Ну, да, я вижу, как сильно ты хочешь извиниться за это. Ты же отлично знаешь, как я отношусь к тому, что чистокровный может связаться с грязнокровкой. Но, если ты хочешь извиниться за то, что ваша милая сценка вывела меня из себя, то не утруждайся.

— Но мы ничего не делали…

Лицо обжигает резкая боль, и я прикладываю руку к месту пореза. Но он отталкивает ее и касается теплой ладонью моей щеки. Все так же улыбаясь, он проводит пальцем вдоль раны.

— Меня не интересуют ваши отношения, — тихо произносит он.

Он проводит рукой по щеке, большим пальцем очерчивая контур моих губ. Я вздрагиваю от этого жеста, и его это забавляет.

Он собирается переступить черту.

Но я не буду плакать.

— Видишь ли, грязнокровка, ты принадлежишь мне, — все так же тихо продолжает он. — И ты прекрасно это знаешь. Я вижу истину в твоем беззащитном взгляде, — он опускает руку вниз, чтобы взять меня за запястье и крепко прижать его к стене. — Также ты отлично знаешь, что мне не составило труда подчинить тебя себе — ты сама весьма охотно поддалась моей воле.

Одно легкое движение палочки — и руку обжигает точно такая же боль, как и ранее — скулу. Я опять готова разрыдаться.

С презрительной ухмылкой он наклоняется ближе ко мне.

— Чары Уизли не идут ни в какое сравнение с моей властью над тобой, сама знаешь. Жалкое и даже забавное зрелище — то, как ты невольно позволяешь себе зависеть от меня.

Еще одна царапина пересекает ладонь, перекрещиваясь с первой. Одинокая слеза стекает по щеке. Со смешком он отпускает мое запястье, делая шаг назад. Сползаю вниз вдоль стены в полном отчаянии. Ненавижу его, ненавижу весь мир, ненавижу себя.

— Кажется, ты хочешь что-то сказать, грязнокровка.

Поднимаю на него взгляд и говорю единственные слова, вертящиеся на языке:

— Я ненавижу вас, — шепотом.

— Конечно, ненавидишь, — усмехается он. — Иначе и быть не может. Разве ты уже не помнишь мои слова о том, что ненависть гораздо сильнее слепого обожания?

Его глаза темнеют.