Единое целое (СИ)

Незачем упоминать, что она была весьма очаровательной, удивительно остроумной и, порой, восхитительно дерзкой. Селеста была Само Совершенство, и Джон ненавидел себя за то, что едва мог выносить её общество и то, что она сидела напротив него и наливала ему чай редкого сорта и заоблачной стоимости из серебряного чайника в фарфоровую чашку такой тонкой работы, что Джону страшно было её коснуться из опасения раздавить в неловких уотсоновских руках. Он вспомнил руки Шерлока, изящно придерживающие полупрозрачную чашку и подносящие её к прекрасному лицу. Он вспомнил пальцы Шерлока, между которыми виднелся голубой с кремовым рисунком фарфор – и боль, охватившая ногу, быстро распространилась по телу и сдавила грудь так, что Джон не мог сделать ни единого вдоха от тоски по ненормальному психу, с которым вступил в брак несколько месяцев тому назад.

Всего лишь несколько месяцев, не лет, хотя он был готов отдать ему всю жизнь без остатка. И это было чудовищно несправедливо.

- То, как ты смотришь на мои руки, совершенно нелепо. Ты знаешь, что делаешь это прилюдно?

- Изумительные руки. Как бы я хотел, чтобы они касались меня всегда.

- Будь осторожен в своих желаниях, Джон Уотсон, они могут исполниться.

Вернись, вернись, вернись… - билась в его голове единственная мысль.

- Джон? – заговорила Селеста, глядя на него шерлоковыми глазами поверх столового серебра и протягивая блюдо, полное выпечки, уверенным спокойным жестом. Её пальцы не такие длинные, как у Шерлока, и Джон вырвался из плена иллюзии, заставив себя вновь начать дышать.

- Благодарю, - пробормотал он. Он прочёл в глазах свекрови сочувствие и жалость, но не мог их принять и тем более вернуть. Он сконцентрировался на завтраке и запретил себе думать о том, как глаза Шерлока смотрят на него с чьего-то другого лица.

- Дорогой мой, вы выглядите не очень хорошо. Это объяснимо, конечно, но мне бы хотелось, чтобы вы лучше питались.

Джон чуть склонил голову, давая понять, что благодарен за участие и не намерен предъявлять претензии по поводу насильственного водворения в родовое гнездо.

- Майкрофт позвонил мне вчера вечером. Он сказал, что обнаружил вас в бессознательном состоянии. Я полагаю, он привёз вас сюда, и естественно, мы предупредили об этом вашу сестру.

- О, - только и смог вымолвить Джон. Он пил чай, едва удерживая булочку с клубничным джемом дрожащей рукой. Он, как никогда, чувствовал себя истинным британцем, но не имел сил радоваться этому.

- Майкрофт также просил передать, что подъедет позже удостовериться, что с вами всё в порядке. Возникли проблемы с польскими газопроводами. Его часто привлекают для разрешения подобных ситуаций.

На лице Селесты появилась улыбка любящей матери, но взгляд остался совершенно холодным и расчётливым. Это были глаза солдата, учёного, убийцы, шпиона. Настолько неотличимые от глаз Шерлока, что на какое-то ужасное мгновение Джона обуяло желание выдрать их ногтями и затем съесть, чтобы они могли принадлежать ему безраздельно, но при этом чтобы ему больше никогда не пришлось подвергаться пытке видеть их.

- Мне следует вернуться в Лондон, - сказал он неуверенным тоном. Вряд ли они позволят уехать ему сейчас, но он должен был хотя бы попытаться вернуть себе свободу.

- И слышать об этом не хочу, Джон. Прежде мы вас немного откормим. Теперь вы стали частью нашей семьи, а мы заботимся о семье, - она одарила его ещё одной улыбкой, ясно говоря холодными глазами: «Не перечьте мне, Джон Уотсон – великий Майкрофт и единственный в мире Шерлок под моим взглядом становятся трясущимися от страха мальчишками; знайте своё место; зачехлите орудия и не создавайте ещё больше проблем».

Джон кивнул, признавая своё поражение, и заставил себя проглотить кусочек булочки.

Земельный участок, прилегающий к поместью, был обустроен, как показалось Джону, нарочито скромно и скорее соответствовал тайному убежищу, чем замку крупного помещика из романа Джейн Остин, по сравнению с которым Иствел Менор казался небольшим, хотя и респектабельным. Впрочем, то же можно сказать обо всей семье Холмсов. Фасад особняка был одновременно внушительным и очаровательным, увитым плющом, пестреющим в это время года всеми оттенками тёплых красок - от золотистого до нежно-алого - и резко контрастирующим со всё ещё зелёным газоном.

Джон почти весь день провёл, бродя по холмсовским угодьям, наткнулся на заброшенную сторожку и едва не сломал ногу, угодив в лунку на поле для игры в гольф.

Наступил октябрь. Прошло два месяца со смерти Шерлока*.

Джон это прекрасно знал, но отказывался верить и принять этот факт, пока вчера во время визита на Бейкер-стрит не обнаружил спрятанную в черепе записку.

«Мой дорогой Джон. Я оставляю здесь это послание на тот случай, если мой план провалится. Ты моё сердце, Джон, и я никому не позволю причинить тебе боль. Я не допущу, чтобы он сжёг тебя. Ты моя душа, и он не сможет тронуть тебя, пока я жив и могу остановить его.

Ты был невероятным. Мы были невероятными. Я буду любить тебя каждой частичкой своего существа, пока не обращусь в прах.