«Заключённый Стрельцов поступил в лазарет со множественными ушибами тела. Удары были нанесены в области пояснично-крестцового отдела, грудной клетки, головы и рук. Удары наносились твёрдыми предметами, предположительно обрезками железных труб и каблуками сапог. Тело было покрыто ссадинами и кровоподтёками. Отмечены множественные рваные раны на голове и руках».
Лечиться Стрельцов будет четыре месяца.
Не нужно быть врачом, чтобы понять: столь сильные побои неизбежно скажутся на здоровье. Каким-то образом повлияют они и на смерть Стрельцова в 53 года.
Итак, били его и вправду зверски: трубами, ногами, кулаками, били упавшего и беспомощного, били группой: впятером-вшестером, не меньше. Могли и убить. Но обошлось, если, конечно, так уместно выразиться.
Чем же объяснить запредельную жестокость? Ведь упомянутый Иван Александров сообщает вроде о том же периоде: «В первом лагпункте к Стрельцову поначалу отношение было доброжелательно-снисходительное. И со стороны администрации, и со стороны зэков. Практически никто не воспринимал всерьёз его приговор по дурной статье. Все знали, как такие статьи делаются. На лесоповал его не отправляли. Работал на разгрузке-погрузке. Конечно, занятие тоже не подарок, но по физическому напряжению с лесоповалом несравнимое. Не бедствовал. Из Москвы к нему приезжали. Часто получал посылки».
Надо признать: «пионерская» тема в смысле нагрузок у конвоира Александрова звучит постоянно. Всё-таки трудно дать оценку состоянию человека, находясь по другую сторону баррикад. К тому же и посылки к Стрельцову подвозят, а вот его конвоирам до такой роскоши далеко. Поэтому согласиться с охранником во всём не получится и при желании.
А жизнь заключённого, безусловно, трудна и требует некого навыка:
«Мама, когда продашь машину, я попрошу тебя, чтобы ты выслала сто рублей. Эти деньги высылать будешь вместе с посылкой. Запечатайте (множественное число используется в связи с пока ещё участием Галины Чупаленковой. —
Тут, опять же, и насчёт частых посылок прописано. Денежки-то, похоже, изымались в безымянный фонд помощи персоналу колонии. И смотрите, как «растёт» у нас на глазах Эдуард: неплохую комбинацию с сахаром продумал.
Так надо же как-то выживать! В процитированном письме он успокаивал и Софью Фроловну: «Мама, давай-ка быстрее продавай машину, расплатись с долгами и ставь себя на ноги. Хуже нам было в войну и после войны, и то пережили. А это как-нибудь переживём. Ведь я не один сижу не за дело, многие матери также остались одни. И если все будут говорить: не хочется жить, то что нам остаётся делать? У нас же хуже положение, и то мы не унываем».
Получается, несчастная мать писала сыну, что жить не хочет. А он из Вятлага её ободряет и утешает. Нет, будет немало писем и не с такой жизнеутверждающей интонацией, однако некоторые итоги по его адаптации в условиях неволи можно уже подвести.
Стрельцов рос в страшные военные-послевоенные годы. И прошло-то с того времени к 58-му всего ничего. И вкус жмыха, что приходилось кушать, не забыт. Потому для него однозначно:
К тому же нельзя забывать, что Эдуард Анатольевич — спортсмен. Дело не в том, что заслуженный, а в том, что настоящий. Значительная часть ценителей игры не до конца осознавала: стрельцовская якобы лень на поле есть форма, а не содержание. В действительности уже в 50-е страна имела в активе зрелого мастера, волевого и подготовленного. Другое дело, как тем активом распорядились. Так уж это не к Стрельцову.
Подытоживая сказанное, можно заявить: после начального периода растерянности, совершенно неизбежной в предложенной ситуации, футболист принялся осваиваться на новом месте. В чём некоторым образом и преуспел.
И вот теперь время вернуться к тому ужасному избиению. Скажу прямо: история лишена фактической безупречности. Так понятно: кто ж возьмётся документировать такие вещи. И тюремное дело Стрельцова, как сообщил Э. Г. Максимовский, в 90-е годы успели уничтожить. Спасибо хоть ту выписку из истории болезни удалось привести.