Эффект безмолвия

– «Золотое перо России» ему спать не дает. Гордыня, – ответила Пальчинкова. – Возомнил из себя великого журналиста. Я удерживала его как могла. Если бы не я, то он про вас такое бы опубликовал.

– Что опубликовал…? – глазки Хамовского превратились в две злобные щелки.

– У него есть диктофонные записи, как вы с ним разговаривали, – ответила Пальчинкова.

– Я вам уже говорил, – напомнил Клизмович.

– Так записи действительно есть? – спросил Хамовский.

– Сама слышала, – ответила Пальчинкова. – Вам его надо обязательно убирать, но осторожно, чтобы он не успел выпустить. Он сам мне говорил: «За два месяца до увольнения предупредить обязаны. Тогда я это и выпущу в эфир».

– Вот сволочь, – откинулся на кресло Хамовский. – Я ж его на это место поставил. А ты точно собираешься увольняться?

– Семейные обстоятельства, да и сил больше нет работать в этом коллективе, – сказала Пальчинкова.

– А что коллектив? – спросил Хамовский.

– Не коллектив, а собачья свора. Аликом недовольны и жаждут его снятия, – ответила Пальчинкова. – Я у него, как буфер между ним и коллективом.

– Там действительно ситуация сложная, – подтвердил Клизмович.

– Тут не «Золотое перо»: Алик без денег ничего делать не будет, – сказал Хамовский. – Он роет под меня, а через год у меня перевыборы. Работает на кого-то. Ты не знаешь на кого?

– Нет, – ответила Пальчинкова. – Но он и сам может заявиться на пост главы.

– Может, – угрюмо согласился Хамовский. – А выход информации про мое уголовное дело на телеканале «Россия» – не он постарался?

– Про это он мне не говорил, – ответила Пальчинкова, – но вы же знаете: у него в Москве связи.

– Мы о том же думаем, – сказал Клизмович. – Ведь кому в той Москве наш маленький городишко нужен? Да никому. Но они приехали, отсняли и выпустили на всю Россию.

– Ладно, Иван Фрицевич, это наши дела, – прервал председателя Хамовский. – Ну, что ты хотела, Вера?

– Дадите квартиру для дочери? – напомнила Пальчинкова.

– Ты действительно заслужила, – согласился Хамовский. – Спустись к Штемпелю. Он все уладит. Я сейчас ему позвоню.

– Заслужила, заслужила, – одобрительно просипел Клизмович.

***

Получение квартиры от Хамовского Пальчинкова не скрывала. Она этим гордилась и сообщала каждому, кого относила к знакомым. Алик в свою очередь обсудил это событие с Мариной.

– Ты знаешь, многие врачи не имеют квартир и врачи получше дочки Пальчинковой, – сказала Марина. – Тут дело не в ее дочке, а в ней самой. Она чем-то шибко помогла Ха- мовскому и я тебе сразу скажу чем. Она слила ему немало информации о тебе. Да и материалы ее в отличие от твоих, конечно, более выгодны администрации города и самому Хамовскому.

Алик слушал Марину и понимал, что она права. Он вспоминал гадание на кофейной гуще, которое он попросил исполнить Пальчинкову для себя, не оттого, что сильно верил в предсказания, а потому, что Пальчинкова знала слухи из администрации маленького нефтяного города, в том числе и о его судьбе. Поэтому, дав ей внимательно рассмотреть чашку, с прилипшей к ней кофейной гущей, он спросил:

– Ну что там, сколько я проработаю на этой должности?

– Не больше года, – с сомнением сказала Пальчинкова.

Таков был приговор Хамовского. Алику оставалось только вывести в эфир тайные диктофонные записи и показать, что происходит реально во власти маленького нефтяного города. Другого пути он не видел.

СВЯТОЕ

«Стараясь угодить недоброжелателю можно стать блюдом на его столе».

Пашка Турков не интересовался властью и теми, кто боролся за его права, так как считал, что во власть попадают одни хапуги и дураки. Его не интересовали библии, иконы и философские категории, казавшиеся ему дьявольскими призраками в залитом канализацией подвале, он имел свои ценности и святости, которые хотя и носили бытовой характер, но зато не перенапрягали ум. И одной из самых главных пашкиных ценностей было соблюдение очередности.

Спина впередиидущего представлялась ему дверью в рай, за которой кончаются шум и гам, чих и писк, давка и хамство и наступает тихая беседа с глазу на глаз с волшебником, дарующим нужный плод. Эта ступенчатая ценность искренне волновала Туркова.

Конечно, впередиидущий мог быть не только натуральным, но и в виде фамилии на бумаге, и в виде электронного сигнала, но он всегда был.

Бородатого в черно-коричневой клетчатой рубашке и темных штанах шароварного типа, Турков приметил сразу, как гвоздя очереди, от которого уже не отцепишься. Этот гвоздь был третьим за ним. А впередиидущая спина была в кожаной жилетке с одутловатым нездоровым лицом, и заметным лишним весом. Сам Турков был одет бойко, как на праздник, но с маленькой не соответствующей отапливаемому помещению деталью – серой норковой кепкой на голове. Эту деталь Турков нацепил специально, чтобы и очередь не забыла о нем.

От безделья Турков блуждающим взглядом осматривал белое просторное помещение поликлиники, двери, пол, какие-то стекла, через которые люди, находящиеся на втором этаже, смотрели на них, находящихся на первом, как на домашних свинок в аквариуме.