Эффект безмолвия

Одновременно Павшин освобождался и от возмещения разницы в окладах, весьма существенной разницы.

– А кто же будет подписывать бумаги? – потухнув, спросил он.

– Бумаги подождут. Тебя могут заставить подписать документы о слиянии, – исказил истину Алик, поскольку не считал нужным говорить: «У тебя не получится провести реорганизацию телерадиокомпании и устранить меня от должности пока я в отпуске».

– А как же платежки, зарплата? – с надеждой в голосе спросил Павшин.

– Я не хочу, чтобы ты вынужденно подчинялся приказам, которым ты противишься всем сердцем, – не удержался от иронии Алик. – А насчет срочных бумаг – я буду в городе. Не беспокойся.

– А вы можете принять такое решение, если вы в отпуске? – опять загорелся Павшин.

– Я на один день отозвал себя из отпуска, – снова притушил Павшина Алик. – И после обеда я снова – в отпуске…

После обеда в квартире Алика раздался телефонный звонок.

– Они пришли, изъяли копии всех приказов, изданных вами. Это какой-то кошмар, – голос секретарши Зябильник притих от испуга так, что Алику приходилось вслушиваться.

– Кто пришел? – спросил Алик.

– Бредятин, Хиронова – начальник юридического отдела, и еще кто-то, – ответила секретарша.

– Зачем ты отдала приказы? – спросил Алик.

– А как же? – недоуменно ответила секретарша. – Они же учредители.

Самоубийственно сидеть в доме, у которого рушатся стены. Зябильник оказалась слабым назначением. Она отдала документы из-за страха и незнания прав.

– Они имеют право на бесплатное объявление и финансовые проверки, – ответил Алик. – И все.

«Мир людей выстроил систему воспроизводства объектов, призванных для угнетения. Похожая система выстроена в отношении людей, предназначенных для использования, – воспроизводство, воспитание рабов, – Алик подумал о себе и обобщил. – Собственно все мы – рожденные рабами».

– Ну, я не знаю, – после короткой паузы, подарившей Алику раздумье, смутилась Зябильник. – Они такие сердитые пришли.

– Ладно, я напишу в прокуратуру, – ответил Алик. – Продолжайте работать.

А сам задумался: «Итак. Я раскусил их замысел, коли поднялся такой шум и, скорее всего, сорвал их планы. А, если я их сорвал, то Хамовский разозлится и шире раскинет подвластные ему сети, сшитые из живых людей».

***

Сети не понимают цель их использования, они стонут и напрягаются, иногда они извиняются перед рыбой за доставленные неудобства, сетуют на судьбу, на то, что их вечно кидают, что работа грязная и нервная. Сети вечно находятся в процессе и не могут подняться над ним, как это делают рыболовы, которым известна цель использования сетей и куда пойдет рыба, пойманная ими. Рыба инстинктивно осознает опасность по степени утраты привычных свобод.

***

Противоборствующие замыслы

«Полет вдаль с драгоценностью напоминает полет вороны с зажатым в клюве сыром, стоит случайно зевнуть…»

Впервые за все годы существования телерадиокомпании маленького нефтяного города депутаты в конце года не дали ей ни копейки дополнительных денег. Ее бюджет был сокращен более, чем бюджеты других организаций маленького нефтяного города, но за счет штатной и финансовой дисциплины Алику удалось избежать перерасхода денег.

Обвинения в неисполнении утвержденного бюджета, он избежал. Скрытного объединения телерадиокомпании и газеты – тоже. Что дальше?

Пока Хамовский закидывал на него сети, составленные исключительно из ячей отделов администрации маленького нефтяного города. Но впереди Алика ждал суд с главным врачом.

***

– Надо наказать Алика, – вел беседу Хамовский, сидя в кухне напротив жены и кушая тушеную медвежатину, доставленную прямо к столу председателем национальной общины Борзылевым. – Пацан совсем зарвался. Наказать – не сильно, чтобы не вызывать большой резонанс в городе, он пока на виду, но так, чтобы почувствовал.

Жена Хамовского работала судьей в суде маленького нефтяного города, поэтому просьба главы города была направлена по адресу. В маленьком нефтяном городе многие вопросы решались в семейных кругах, поскольку супруги нередко занимали выгодные посты.

– Что с ним случилось, вроде стихи хорошие писал? Помнишь, как читал на юбилее нашей семейной жизни, – напомнила жена Хамовского. – Получше твоего Квашнякова поэт-то.

Она кушала жареного муксуна, доставленного все тем же Борзылевым. Отламывала бочки и аккуратно обсасывала нежное мясо с косточек.

– Испортился пацан, испортился. Лучше бы молчал вовсе, – со вздохом произнес Хамовский, брызгая жирной слюной. – Против меня кампанию разворачивают, а он в поддержку. Если мне уголовное дело впаяют, то потеряем все… – и муксуна с медвежатиной.

Хамовский отодвинул тарелку с недоеденным мясом и недовольно вытер губы рукавом рубашки.

– Когда ты, наконец, научишься салфетками пользоваться, – упрекнула жена.