Тут Квашняков откинулся в кресло так, что скоробившийся воротник пиджака уперся в щеки и выпятил их настолько, что они стали похожи на вторую пару оттопыренных жирных ушей, появившихся немного ниже естественных.
– Тут, я считаю, вина обоюдная, – важно проговорил он, играя со своей совестью, словно с экспандером. – Так я и буду составлять отчет. Тему ты затронул важную, но говоря о ней, перегнул палку. Палку перегнула и медицина.
И тут Алик понял, зачем он встретился с Квашняковым.
– Вы знаете, мне эта история надоела. Я не смогу вернуться в этот коллектив, – настолько искренне сказал Алик, что загрустил, вообразив расставание со старым местом работы, что, несомненно, отразилось и на его лице. – Все против меня. Я бы хотел уйти с должности главного редактора телевидения. Уйти спокойно. Без больших потерь в зарплате, на должность какого-нибудь специального корреспондента с размытыми функциями.
Квашняков недоверчиво взглянул на Алика.
«Правду говорит или врет? – раздумывал он. – Может, испугался сердечного приступа, как и я в свое время? Деньги, его волнуют деньги».
– Хорошо, я поговорю с Хамовским о такой возможности, а ты пока возьми в бухгалтерии справку о доходах, полученных тобой в прошлом году, чтобы мы дали тебе соответствующую зарплату, – вполне серьезно произнес Квашняков.
– Спасибо, Александр Васильевич, – поблагодарил Алик. – На телевидение я точно возвращаться не хочу.
Любая ложь постыдна, но особенно та, которая не обязательна. Это Алик знал. Однако он и не лгал и лгал одновременно.
Ложь и истина – в чем разница? Кто-то утверждает, что истину создает воля большинства. Но ведь это только уступка большинству. Человек, создав множество понятий, условностей и жестов, вынужден эту истину определять, исходя из набора своих собственных убеждений, а порой – обыденных желаний.
Отсутствие однозначности – суть правдивого пророчества, а, может, и правды вообще. Истина, как сияющий кристалл с изменяющимся множеством граней – для каждого желающего ее познать открывается собственная грань, преломляющая истину особенным образом. Вот она – индивидуальная правда. Таковы же фразы правдивого произведения, они должны быть истинны в сокрытии абсолютной истины, но открывать каждому ту ее часть, которую каждый в силах понять, и так открывать, насколько каждый способен понять. Поэтому не удивляйтесь, если кто-то в танце видит искусство, а кто-то порочное безделье.
Одна из частей внутренней Вселенной Алика действительно не желала возвращаться в коллектив телевидения маленького нефтяного города, он не хотел видеть этих людей, скопище, на его взгляд, грязи, причинивших ему массу неприятностей, заставивших еще больше разувериться в человеке, отлучивших его от должности, но не как власти, а как вершинки неподвластной цензуре журналистики, с которой он мог сказать свободное слово. Поэтому то, что он говорил Квашнякову, было значительной правдой…
Обман же состоял в том, что как любой нормальный человек, Алик не хотел терять деньги и возможности.
На этом разговор Алика с Квашняковым завершился теплым рукопожатием, а если волк целуется с зайцем, значит, соскучился по зайчатине, но в данной ситуации, когда внешне заяц и волк внешне выглядели одинаково, хищником себя ощущал каждый из них.
***
Следующий визит Алик нанес председателю городской Думы Клизмовичу, при взгляде на которого он теперь вспоминал недавнее: как председатель в морозную погоду выскочил из служебного джипа и в одном костюме, по-женски виляя задом и малодушно сжавшись от холода, бежал к двери Сбербанка так, что полы пиджака болтались туда-сюда как хвост у дружественной суки.
***
Иногда случайно подмеченные детали дают настолько полное впечатление о человеке, что продолжать наблюдение и не нужно. Но это опять – очень относительный вывод. Ведь даже мысль – всего лишь один из бликов, оставляемых солнцем на волнующейся морской глади. Разве можно по блику составить полное впечатление о солнце?
Люди так похожи между собой, что внешне и не определишь волк перед тобой или заяц, птица или крот, акула или пескарь. Люди так умеют мимикрировать, что даже, если человек будет схож с зайцем, можно, отнесясь к нему, как к зайцу, быть съеденным волком.
***
Руку председателю Алик не подал, они сели по диаметрально противоположные стороны круглого стола.
– Может ли Дума оказать мне помощь в ситуации, когда я подвергся необоснованным с точки зрения пользы для города репрессиям властей, или депутаты могут только сплетни обо мне распространять? – спросил Алик излишне резко только потому, что пришел не помощь просить, а высказать мнение.
Бородка у председателя ощетинилась.
– Ты тоже нас ругал, – прохрипел обиженно Клизмович. – К благодетелю своему обращайся – к Хамовскому. Он тебя любит.
– Этот благодетель уже почти сожрал меня, – ответил Алик.
– Ну, это ваши дела, – завершил эту часть беседы Клизмович. – А как Задрин, на твой взгляд, как редактор?
«Вот наглец, еще и мнение мое спрашивает, кого вместо меня посадить», – подумал Алик и с удовольствием ответил честно: