Египетское метро

Он был несколько озадачен, и Тягин почувствовал к нему что-то вроде жалости, которой сопутствовало и некоторое смущение за своё мошенничество. Но стыдился он не долго.

– Сейчас много разных каналов открывается… – сказал Хвёдор.

– Каких каналов? – переспросил Тягин, смутно вспоминая, что нечто такое он где-то недавно слышал.

– Информационных, – серьезно продолжил Хвёдор. – Их сейчас достаточно. Но это не значит, что все они подлинные.

– Ну и как тебе вот этот?

– Я же говорю: надо подумать.

– Зачем?

– Что «зачем»?

– Думать зачем? Если ты ждал откровения, зачем над ним думать? А если над ним надо думать, то какое это к херам собачьим откровение?

Как это всегда было у него с Хвёдором, Тягин потихоньку начинал заводиться.

– Я же говорю: не все каналы подлинные, – продолжал гнуть свое Хвёдор.

– А как ты определяешь их подлинность? Тебе вот юродивый из грязной жижи прямым текстом говорит: Хвёдор, вали отсюда – чего тебе еще надо? Он что тут с тобой, шутки шутит?

– Когда я говорю подлинные – это значит неискажённые, – невозмутимо отвечал Хвёдор. – В последнее время ноосфера сильно возмущена, так что… Никто же не говорит, что информационные потоки искажаются кем-то намеренно. Но надо уметь отличать. Что ж, прям сразу всему верить? Ты вот то, что он тебе про женщин прочитал, тоже, наверное, как-то критически обдумываешь…

Вместо обычного раздражения Тягин вдруг почувствовал страшную усталость, она просто навалилась на него.

– Поражаюсь твоему спокойствию, Федя, – вздохнув, сказал он. – Ноосфера возмущена, вселенная в замешательстве, а тебе хоть бы хны. Ты информационные потоки перебираешь. Счастливый человек.

– А у тебя нет его телефона? – спросил Хвёдор.

Тягин махнул рукой, отвернулся и стал ловить такси.

Глубокой ночью, а может, и под утро, когда он вставал в туалет, за окнами мягко, негромко, но широко и отчётливо бабахнуло. Как будто над городом тряхнули одеялом.

На следующий день, когда Тягин шел к Майе, его на Строгановском, залитом закатным солнцем мосту окликнула Мальта. Она была в камуфляжной форме и, бросив сопровождавших её двух молодых людей, одетых подобным же образом, метнулась к нему с противоположной стороны. Несколько великоватая форма (которая ей между тем шла) и грозный, с тяжелым пришаркиванием стук берцев об асфальт делали её еще миниатюрней. На бегу она сбросила с плеча рюкзак и сунула в него руку. При этом вид у нее был такой решительный, что Тягин невольно подумал: уж не за пистолетом ли она полезла. Подбежав, Мальта протянула ему вытянутый из рюкзака вчетверо сложенный листок.

– Что это? – спросил Тягин, взяв бумагу.

– Расписка. Полдела сделано. Теперь она у нас.

– Поздравляю. И каким же образом она у вас оказалась?

– Это неважно.

– Слушайте, Мальта. Делайте, конечно, что хотите, но я бы вам посоветовал остановиться. И даже вернуться назад.

Машинально развернув листок, Тягин с полувзгляда узнал тверязовскую (точнее – абакумовскую) расписку, а кроме того в глаза сразу же бросился густой кровавый отпечаток пальца в правом нижнем углу. Кажется, кошмар с бригадой эльфов, которым в шутку пугал себя Абакумова, таки сбылся.

– А это что? – спросил он, показывая на отпечаток.

– Это я порезалась. Вот, – Мальта показала забинтованный большой палец.

Тягин перевел недоверчивый взгляд с её руки на отпечаток и обратно – отпечаток ему показался великоватым для женских пальчиков.

– Ну что скажете? – спросила Мальта. – Мы теперь можем получить все деньги до копейки.

– Да, в упорстве вам не откажешь. А кстати: что вам помешало получить их сразу же?

– Мы его не грабить пришли, а вернуть незаконно полученную расписку. А вот теперь ему придется по ней полностью рассчитаться.

– Мудрёно. Удивляюсь только его долготерпению. Я бы уже обратился куда следует.

– Пусть обращается. Только как он объяснит, откуда у него взялась Сашина расписка, если я откажусь?

– Значит, Саша действительно ни о чем не знает?

– Не беспокойтесь, никуда Абакумов не обратится. Так что мы свое дело сделали, теперь ваш выход.

– Вам сколько раз надо повторять? Никакого моего выхода не будет. Я вообще не понимаю, с какой стати вы меня так упорно тянете в эту историю.

– Потому что он вас боится.

– Ёлки-палки! да он теперь вас боится больше, чем меня!

– Может быть. Но это другой страх.

– Что?

– Страх другой.

– И в чём разница?

– Разница есть. И большая. Нас он просто боится. А в страхе перед вами у него присутствует чувство вины, понимание, что он поступил несправедливо, и теперь пришло время эту несправедливость устранить…

– Несправедливостью вы называете те десять процентов? Или двадцать пять?

– …и это правильно. С нами у него такого нет. А я хочу, чтоб было, – не слушая его, закончила Мальта.

– То есть я, по-вашему, должен взять деньги у Абакумова и отдать их Тверязову.

– Да. Как вы и собирались.

– Пока не увидел расписку.

– Полученную обманом. Повторяю: перед Тверязовым он своей неправоты не чувствует. А перед вами почему-то чувствует. Кроме того, что боится. Так сложилось. Значит сюда и надо бить. Он должен отдать деньги с чувством вины, а не только из страха, потому что его тупо заставили.