Его искали, а он нашелся (СИ)

Мысли не мешают продолжать танец, играть музыку все повышая темп, вкладывая в атаки долю бешенного зла, подспудного опасения, страха даже, умереть, не узрев финала этой пьесы. Пламя сменяется зеленоватым свечением самой Жизни, необъятной и всеобъемлющей Матери, что может как исцелить, так и превратить в мутировавшую гору плоти любого, под удар попавшего. Изверги любят использовать эту силу, помогать сворованными душами воспроизводить особо травмирующие мутации, которые иным способом слишком легко погубят меняемого. Жизнь оказывается пожранной Тенью, а та отступает, когда он снова являет Солнце, прожигая им целые просеки в черной плоти тишины, обнажая из-под защиты флейту и не прекращая поливать принца потоками разнообразнейших атак. Старик как раз восстанавливается вновь, даже его живучесть конечна, а себя он щадить не старается - это уничтожить демонов почти невозможно, но просто убить и отправить на перерождение кратно проще, хоть и легкой сию задачу не назвать.

Но если касание было, если природа клинка защищает сам факт касания от любого прознания, то не сумеет ли он обречь себя, рискнув там, где рисковать не смел бы?

Он не знает, не осилил раскрыть эту тайну: что испытывают те, кого коснулся мифический клинок в собственности Вечных?

Или же они не чувствуют ничего, не чувствуют до самого конца, которого тоже не учуют?

Сближение, снова рукопашная битва одного против четверых, и тварь надевает на себя десяток силуэтов, воплощенных душ великих мастеров кулака, чьи удары гнули железо и мифрил, но которые пали пред ласками Пекла. Души гниют, портятся от присутствия демониста, но на короткий миг их функциональности, пока искры душ не стали огнями свечей, символами безрезультатных молитв в никуда, он выдерживает натиск. Избегает клинка, отражает когти Тени и клинки пламени, отбрасывает в сторону цепи Греха.

Цепи ранят руки, проклинают патоку и мед его тела, Пламя оставляет ожоги, в нем сгорают защищающие его мастера, даже быстрее, чем уходят в Инферно, жадно высасывает тепло и силы хватка Тени, сковывает в своих рамках непослушное время. С отчетливым негодованием Господин понимает, что он им уступает, что он, если не найдет способ, скоро проиграет. Вымотанный процессом нисхождения, лишенный значительной доли арсенала благодаря присутствию рядом гнилого и трухлявого демониста, сковываемый наличием Подлой Дуэли и распроклятого клинка, он адаптировался слишком медленно.

Тишина, все время надоедающий, но всегда уступающий в опасности всем, кроме, пожалуй, Софии, которая и так почти его даже сейчас, оказался страшнее, опаснее, чем первоначально был оценен, стал тяжелее, пусть и был ранее взвешен. Его помощь, его контроль арены битвы, виртуозное использование пустоты бытия, совмещенное с высшим ясновидением, способность переигрывать упущенные мелодии - все это позволяло ему настраивать ансамбль подобно музыкальным инструментам, постепенно делая его музыку все громче и громче, слишком громкой даже для Господина. Он привык быть на их месте, привык быть тем, кто адаптируется, тем, у кого всегда вдоволь крапленых карт, заготовленных музыкальных шедевров, тем, кто становится сильнее с каждым мигом битвы. Сейчас верховный изверг оказался на другой стороне, теперь он не успевал, теперь его противники становились все лучше и все слаженнее, а он только отступал и пытался догнать.

Это осознание, присутствие твари Инферно, голодное внимание Тени, опасность гибельного клинка, лицезрение так и не завершенной игрушки огненной - все это собралось в один комок, слиплось и растворилось в идущей из глубины нутра злобе. И тогда великий Господин, помнящий иные эпохи, зревший иные миры, славивший свое имя и свою Похоть задолго до того, как явился каждый из этих четверых, сделал то, что привык делать в безнадежной, казалось бы, ситуации.

Он взял ее за горло и повернул.

В один, ничем не отличающийся от предыдущих, момент, изверг меняет тактику на корню, не отступая от удара клинка и огненной сети, а шагая им навстречу, прикрываясь барьером и перенося на сонм остаток огненного удара, всем телом встречая касание лезвия. В этот раз оно так же неощутимо, так же неслышно проходит сквозь него, будто и не клинок, а безвредная иллюзия. До последнего момента не мог он быть уверенным, что это его не убьет на месте, не знал, не мог предугадать или прозреть. И ведь убило бы, сила, заключенная в клинке Второго Касания, была столь велика, что хватило бы ее даже для него. Эту вещь и создавали для противодействия ему подобным, что не раз доказывали на практике в прошлом.