Его искали, а он нашелся (СИ)

Призванная, что никогда не стала бы Избранной, у которой ее право ею стать украли в сам момент явления ее под Небо иного мира, шагнула вперед с полным пониманием того, что должна сделать. Ей не хотелось умирать, не хотелось умирать так, но было дано повеление, была возложена миссия и все, чем была София, готово было исполнить предначертанное. В этот раз она вспыхнула иначе, загорелась совсем не так, как раньше - не было перехода плоти в Пламя, прямой смены формы существования с тварной на энергетическую. Теперь она именно загорелась, зашипела плоть, зашкворчало горящее мясо, стремительно слезала кожа, когда Единенная с Пламенем, Первородный Феникс отдавала ему все, совсем все, даже то, что отдать нельзя.

В этом состоянии, выдавая смертельную для себя мощь, она могла, действительно могла, сойтись напрямую и накоротке с мифической тварью и устоять против первого удара, помериться силой, не мастерством, но чистой мощью с порождением Пекла и проиграть не в тот же миг, но в следующий за первым. Именно эта пауза, именно это действие нужно Варудо, чтобы завершить удар. Не успеют прийти на помощь ни тишина, ни скрежет, каждый отвлеченный отдельным маневром, но обойти Софию он не может. Либо разорвать атаку вновь, чтобы не успеть отступить, когда вложивший весь резерв и несколько разовых воздействий Варудо ударит вдогонку, либо попробовать сломить ложную избранную, пробиться сквозь нее к защищаемому ею мальчику и не дать ему завершить удар, но тоже не успеть.

Господин, как заведено в его племени, как привык он делать все свое существования, с момента осознания бытия, поступил иначе, не так, как от него хотели, играя свою игру, а не отплясывая под чужую музыку. Он не уклоняется, не ставит защиту, а только тянет руки, покрывающиеся ожогами быстрее мысли, к пылающему остову умирающей навсегда Софии. И касаясь ее, тварь не причиняет вреда, не пытается перехватить контроль или вырвать и без того умирающую душу, действуя иначе, тоньше, глубже, добираясь до чего-то, чего нет и быть не может, что не существует нигде, что было создано никогда, что воплотилось никем, посвятив себя ничему, добирается до того, что по всему Алурею называют контрольным механизмом.

Глаза на обожженном лице, единственная часть умирающего тела, которую Пламя пока еще не тронуло, шокировано распахиваются, расширяются зрачки и замирает в тягостном осознании пронзенное почти сожженными руками сердце. В последний миг своего бытия, уже не имея ничего и все отдав, София, просто София, которую даже пламенным именем ее нарекли другие, выбирающие вместо нее, смотрит на мир свободной. Она видит даже не пытающегося, - не успевающего, - уклониться архидьявола, понимает, что уже заготовленная ею встречная атака может пробуриться в глубину многомерного тела, выжечь медовую суть его, не убив, но оставив страшную рану, которая заживать будет веками, но не будет этих веков, ведь уклониться от нового удара распроклятого клинка окалеченный и оглушенный изверг не сможет.

Он улыбается, скалит идеальное лицо в экстазе, позволяя отточенной интуиции призванной, в преддверии смерти работающей лучше любого ясновидения, считывать его, словно открытую книгу. Позволяя той вспомнить, вспомнить все те детали, все те разы, когда ее меняли, переделывали по желанию кого-то из Вечных. По воле Императора, его старшего сына, по прихотям временных контролеров или навязанных "друзей", по воле кого угодно, но только не по ее собственной.

София может спасти свою жизнь сейчас - отменить подобную атаку полностью не выйдет, только погасить пламя, а после долго, очень долго заживлять полученные раны, которые никогда не заживут до конца, как не восстановится и сожженное в десятках перерождений самосознание. Но действие того, что применил против нее изверг, закончится куда быстрее, после чего она сама вернется к тому, откуда и начинала, покаянно склонив голову и отбросив все иные мысли, точки зрения, доказательства...

Дева может продолжить удар, будучи уже свободной совершая свой единственный настоящий подвиг, достойный любых легенд и мифов. Пожертвовать всем не по приказу, но по выбору, спасая тысячи тысяч, освобождая терзаемые Похотью души из вечного плена. Это ли не достойный финал, громогласный удар последнего барабана, рев осадных труб? О, будь она такой же, как рвущий свое искаженное Тенью тело тишина, стремящийся, как и все здесь, успеть, ее выбор не был бы очевидным. На то они и Герои, на то они Избраны, чтобы уметь жертвовать даже самими собой ради того, что посчитают правильным.

Но София, маленькая девочка София, призванная и вырванная из родных стен, не познавшая ни дня свободы, лишняя душа, которой не дали расцвести, душа, в которую наплевали и нагадили, осквернили ее чем-то, что хуже предательства, столь же мягким и незримым, как прославляемая тварью Похоть, но таким жестким, рвущим из груди рыдание, жгучим такой обидой, что любое Пламя на ее фоне лишь маленький костерок.