Его одиночка

Конечно, меня пугает эта мысль, как и сотня других мыслей со схожей тематикой, но я каждую из них усердно блокирую в своем сознании. Я не одна и ни на секунду не должна об этом забывать. У кровати Лавра я всегда сижу до последнего, пока медсестра деликатно не напомнит мне о том, что часы посещений уже завершились.

Порой я просто смотрю на Лавра и аккуратно, словно он созданный из хрупкого хрусталя, касаюсь его руки. Он так не похож на себя будто я на восковую куклу смотрю, на дубликат, на клон. Узнаю родные черты и вижу каждую родинку на внутренней стороне широкой ладони, но в то же время кажется, что передо мной лежит некто чужой и бесконечно далёкий.

Иногда я разговариваю с Лавром, твёрдо убежденная в том, что он хотя бы отчасти меня слышит. В основном говорю либо о том, как себя чувствует малыш, либо просто болтаю о всякой ерунде, чтобы мой ментальный блок против негативных мыслей даже не смел сдвинуться с места. Ерунда всегда успокаивает, она понятна и обыденна, а этого сейчас всем нам и не хватает.

По вечерам, конечно, бывает тяжелей всего и уверена, это касается не только меня. Поэтому именно вечером все мы: я, Диана, Макс и Лидия Евгеньевна собираемся дома вместе. Какое-то время никто нарочно не прикасается к самой главной и болезненной теме. Это слишком трудно. Но позже всё равно срываемся, подбадриваем друг друга и строим планы на будущие, в котором обязательно будет Лавр. Кажется, такого невероятного единства с семьей своего мужчины я еще ни разу не ощущала.

Потом наступает утро, и все разъезжаются по делам, я же спешу к Лавру в больницу. За ним наблюдают лучшие врачи, которых Лидия Евгеньевна буквально приволокла из-за границы. Пока что никаких точных прогнозов они не дают, но и ухудшения не наблюдается.

Как обычно, я делюсь последними новостями и рассказываю о том, что малыш внутри меня в последнее время пинается по-особенному сильно, будто пытается привлечь к себе внимание или показать своими прикосновениями, что он тоже с нами и тоже очень переживает за отца. Как всегда, я пытаюсь удерживать свой ментальный блок, но сегодня почему-то получается из рук вон плохо. Месяц подходил к концу, но никакого прогресса не прослеживалось. Всё, что я могла — это просто смотреть на неподвижного Лавра и бесконечно умолять высшие силы, чтобы они привели его в чувства.

Я не хотела плакать, душила в себе этот порыв, но сегодня он оказался значительно сильней меня. Весь тот поток эмоций, который я так успешно блокировала в себе на протяжении месяца, всё-таки проломил оборону. Опустив голову и крепко сжав бледными пальцами край больничной простыни, я тихо заплакала, умываясь горячими слезами. Плечи тряслись, сердце раненым животным билось в грудной клетке. Я просто не понимала, за что всё это обрушилось на наши плечи. Почему именно Лавр попал под прицел чудовищной случайности? Почему я такая слабая? Почему у меня так упорно хотят отнять человека, которого я полюбила каждой клеткой своего тела и от которого в моем чреве росла и крепла новая жизнь?

— Нужно быть сильной, — упорно шептала я сама себе сквозь стиснутые зубы, — я буду сильной. Это просто минутная слабость. Мне нужна была передышка.

Мое дыхание постепенно выравнивается, а слёзы высыхают, кажется, я вновь заполучила контроль над своими эмоциями. Теперь мне стало значительно легче, комок в душе немного ослаб.

Немного помолчав, я вновь принялась разговаривать с Лавром, но основной моей собеседницей оставалась всё-таки тишина. Вытащив из сумочки телефон, я принялась зачитывать последние новости в области бизнеса, прекрасно зная, что Лавр каждое утро проводит этот небольшой ритуал за чашкой крепкого черного кофе. Читаю всё медленно и разборчиво, чтобы не исказить по случайности ни один факт. Читаю так, будто Лавр меня слышит и терпеливо вслушивается в каждое слово.

Потом приходит время попрощаться до завтрашнего дня. Не будь я беременна, то выдрала бы зубами право быть рядом со своим мужчиной днями и ночами. Но я не одна, под моей ответственностью находится ребенок и я не должна забывать о его благополучии. Лавр мне иное поведение просто не простит.

Аккуратно поцеловав лоб Лавра, я уже тихонько хотела выскользнуть из палаты, но внезапно услышала какое-то тихое сдавленное мычание. Мысли о том, что мне могло показаться, почему-то даже не возникло. Я обернулась и внимательно посмотрела на бледное с впалыми щеками лицо Лавра. Оно было всё таким же спокойным, правда, черные густые брови едва заметно дёрнулись и опять послышалось мычание. Я не растерялась и тут же вызвала докторов. Меня, естественно, из палаты вывели.

Последующие десять минут казались для меня таким же длинными, как и весь прошлый месяц. Аккуратно сложив руки на животе, я ходила туда-сюда и ожидала, когда мне дадут исчерпывающий ответ по поводу состояния Лавра.

Кажется, я безбожно искусала себе все в губы, находясь в жутком нетерпении. Но вот из палаты выходит доктор. Тот самый молодой доктор, который месяц назад ненамеренно вогнал всех нас в пучину печали и шока.