Его величество

Стихотворение «Клеветникам России» было опубликовано в брошюре «На взятие Варшавы», в которую были включены также «Бородинская годовщина» и патриотический стих В. А. Жуковского «Старая песня на новый лад». Брошюра была отпечатана 10 сентября 1831 г. Публикация всколыхнула русское общество. Оно разделилось на восторженных поклонников и резких критиков новых стихов Пушкина. Если верноподданническая и националистически настроенная часть общества приветствовала стихотворение, то многие либеральные современники возмутились, видя в нем выражение вражды к свободолюбивым устремлениям и проявление официозного верноподданичества.

* * *

Новый 1832 год в семье Романовых начинался весело. Николай Павлович впервые за долгое время царствования часто бывал с женой. Они вместе блистали в обществе. Устраивались зимние игры, поездки с детьми на санках с ледяных горок, парадные обеды, на которых разыгрывались партнеры для санок на следующий день.

В январе играли много свадеб при дворе. С особым шиком праздновали свадьбу фрейлины Александры Россет с адъютантом Смирновым. Это была красивая и остроумная брюнетка, известная в литературных кругах. Она дружила с Жуковским и Гоголем…

Зимнее счастье ближе к весне омрачилось болезнью дочерей государя Александры и Ольги. Болезнь не отступала, хотя врачи постоянно находились при детях и заставляли их принимать лекарства. Испугавшись тяжелого течения болезни, Николай Павлович решил отвезти дочек на морские купания в Доберан, близ Мекленбурга. Был снаряжен пароход «Ижора». Император сам отправился сопровождать детей и не напрасно — в Доберане произошла вспышка холеры. Николай Павлович развернул пароход на Ревель в Екатериненталь. Там в маленьком дворце, построенном Петром Великим, передав Александру и Ольгу на попечение князя Василия Долгорукого, император отправился в Петербург.

Прохаживаясь по палубе парохода, император встретил старого вояку, отставного полковника, которому довелось начинать службу в армии фельдмаршала Петра Румянцева-Задунайского. Они душевно говорили, вспоминая славные победы русской армии.

Позднее, оставшись в одиночестве, перебирая в памяти разговор, император вспомнил о письме сына фельдмаршала Сергея Петровича Румянцева. Сергей Петрович предлагал государю приобрести в казну Гомель, подаренный его отцу Екатериной Великой. Николай Павлович переправил письмо министру финансов Канкрину. В прошлом году от Румянцева пришло второе послание. Сергей Петрович жаловался на Канкрина, дескать, министр финансов поступает противозаконно. Николай Павлович хорошо знал своего любимого министра, отличающегося скупостью, многое прощал ему и вызывать во дворец не стал. Решил разобраться сам, но события в Польше не дали ему вернуться к письму ни через месяц, ни через полгода.

Вернувшись в Петербург, Николай Павлович отыскал письмо Сергея Петровича. В ожидании прибытия министра финансов Канкрина, он снова прочитал послание Румянцева:

«Всемилостивейший Государь, — писал Сергей Петрович Румянцев. — Ваше Императорское Величество, внимая, конечно, с великодушием чистоте моего подвига и бескорыстию в деле Гомельском, благоволили Всемилостивейше подтвердить условие от меня представленное, но Высочайшие Ваши повеления, данные тогда же министру финансов, остаются досель без всякого исполнения и собственность моя вступает уже в руки казенных приемщиков и делаются ими распоряжения по доходам, тогда, как между тем отказываются мне здесь в исполнении купчей.

Но, Всемилостивейший Государь! Российские узаконения никогда в таковых случаях не нарушаемые, определяют, чтоб покупщик прежде заключения акта оплаты денег ни малейшего притязания на приобретения не имел; охраняют они даже продавца столь попечительно, что купчая сама, совсем уже совершенная, отдается ему, чтоб он, в случае неустойки покупщика, мог бы тотчас и все дело уничтожить.

Не известно мне, Всемилостивейший Государь, какие причины имеет министр финансов за собственным даже подтверждением Вашего Императорского Величества поступить со мною совсем противозаконным образом. Вследствие чего и не остается мне иного средства, как повернуться к священнейшим стопам Вашим и с испрашиванием, чтоб соблюден был со мною по малой мере тот обряд, который в случаях сиих есть всеобщий. Великодушные расположения всех Российских Самодержцев не претили никогда действию законов, и в тех случаях, где по собственностям настоять между частными людьми с казною разбирательствам в Вашем же Императорском Величестве имеем мы не только Государя милостивого, но и законодателя, и судию просвещенно-беспристрастного. Прибегая под собственный покров Ваш, Всемилостивейший Государь, не ищу я, как изволите видеть, иного, как только то, что каждому из Ваших подданных справедливо принадлежит.

21 июля 1831 г. С. Петербург. Граф Сергей Румянцев».101