Его величество

Красивый мужчина, лет около сорока, с выразительными глазами, всегда умевший очаровывать своих собеседников, о чем бы он ни говорил, внимательно смотрел на императора. Нисколько не смущаясь, он слушал его, покачивая в такт головой, словно одобряя похвалы в свой адрес.

Николай Павлович замолчал, посмотрел на Киселева. Павел Дмитриевич выдержал паузу и только после того сказал:

— Ваше величество, в Молдавии и Валахии я был не один. Меня там добросовестные помощники окружали.

— Говори, говори мне, — смеялся Николай Павлович. — Помощники всегда будут исполнительны и добросовестны, если с них строго спрашивает начальник.

Киселев обидчиво насупился. Его больно затронули слова императора. Чиновники, с которыми ему довелось проводить крестьянскую реформу, были единодушны с ним в стремлении улучшить жизнь земледельцев и работали не за страх, а за совесть.

— Да ладно тебе, — завидев перемену в лице Киселева, государь улыбнулся. — Теперь я нашел противодействие для тех, кто противится крестьянской реформе. Это противодействие — ты!

— Слишком громко сказано, ваше величество, — осторожно произнес Киселев.

— Что ты, как кисейная барышня! Гордиться должен — царь большое дело доверяет, — торжественно провозгласил император.

— Горжусь, ваше величество, но хвалить станете, когда плоды трудов моих увидите, — скромно заметил Киселев.

— Мне сии плоды вон как нужны, — государь красноречиво взял себя за горло, — но кой-кому здесь, — он обвел рукой комнату, — они вовсе противны.

— А мы тихо начнем, без огласки, — понизив тон, проговорил граф, явно тем самым подыгрывая государю.

— Договорились, — в тон ему тихо сказал Николай Павлович и уже в полный голос с неким вызовом добавил: — Помогай мне в этом деле, которое я почитаю должным передать сыну с возможным облегчением при исполнении. Ты правильно сказал, что надо тихо начать, так придумай, каким образом приступить без огласки к собранию нужных материалов и составлению проекта или руководства к постепенному осуществлению мысли, которая меня постоянно занимает, но которую без доброго пособия исполнить не могу.

— Дайте время, — на лбу графа собрались длинные складки.

— Не мучь сейчас себя. Встретимся дней через десять, тогда и выложишь свою программу, — добродушно заметил император.

Разговор государь не забыл. В 1835 году Павел Дмитриевич Киселев был назначен членом Государственного совета и секретного Комитета по крестьянским делам.

Николай Павлович после долгих сомнений согласился с мыслью, высказанной Сперанским, что первым шагом к «преобразованию крепостного права» должно быть устройство казенных крестьян. «Этот род людей, — писал тогда Сперанский, — беднеет и разоряется не менее крестьян помещичьих… Земские исправники суть те же помещики».116

* * *

Быстрее заняться решением крестьянского вопроса у Николая Павловича не получилось. От дела императора отвлекло неожиданное событие — умер австрийский император Франц I, с которым у него были связаны воспоминания о Европе времен войн с Наполеоном и эпохи Священного Союза. Умер человек, с которым он мог разговаривать откровенно и просить о чем-либо, не шантажируя. Умер император, который был, как и он, гарантом Священного союза.

Удрученный известием о смерти Франца I, Николай Павлович писал князю Паскевичу:

«Ты легко вообразишь, любезный Иван Федорович, до какой степени меня несчастная весть о кончине императора Франца грустью поразила! Первый день я точно опомниться не мог. Я в нем потерял точно родного, искреннего друга, к которому душевно был привязан. Потеря его есть удар общий, жестокий; но покоряться должно воле Божией, и будем надеяться, что Бог подкрепит толико нового императора, дабы дать ему исполнить долг, как отец ему то завещал. Сердце у него доброе, но силы, к несчастью, ничтожные! Он перенес первые минуты с твердостью, и первый шаг его хорош; будем надеяться хорошего и впредь. Нет сомнения, что враги общего спокойствия торжествовать будут и почтут сию минуту удобною для новых замыслов или даже и для действия, но в одном они ошибутся: найдут нас осторожными и, что важнее, союз наш столь же тесным, как и при покойном императоре».117

Отправив письмо, Николай Павлович вдруг вспомнил, что не сообщил главного. Он встречался с сыном Франца I, императором Фердинандом I, болезненным и вялым мужчиной. Ничего, если бы вялость австрийского государя была только внешней, но он ко всему был медлительным в мыслях своих, не обладал, как отец, твердой волей.

Думы, мучившие императора и не высказанные другу, нашли свое отражение в следующем письме: