Арман прислонил явно слабеющего рожанина к телеге, едва заметным движением закатал рукава его рубахи и прошептал пару слов, заставив татуировки на запястьях паренька засветиться ровным желтым светом. Нар вздрогнул. Он знал, что это больно, сочувствовал незнакомому рожанину, но тот то ли испугался слишком сильно, то ли просто был более стойким, чем казался на первый взгляд, но проверку татуировок выдержал достойно — лишь сжал зубы да незаметно оперся рукой о край телеги, чтобы не упасть.
— Отдашь мне мальчика до заката? — спросил Арман старика, отпуская руку парня. — Даю слово, что верну целым и невредимым. И хорошо заплачу.
— Мой господин, это мой единственный внук, желанное дитя, — начал было старик, но когда Арман отстегнул от пояса кошелек и вытащил оттуда золотую монету, отвернулся и тихо сказал:
— Да. Только дай слово…
Куда ему не согласиться? За это золото долго жить можно. А, судя по латанной и перелатанной одежде и старенькой усталой лошадке, жилось им в самом деле не совсем хорошо.
— Даю слово, что ничего с ним не станет, — ответил Арман, кидая монету старику на колени. Архан вновь внимательно посмотрел на паренька, потом на Нара и приказал:
— Раздевайтесь! Оба!
И Нар, понимая, что возражений Арман все равно слушать не будет, повиновался. Паренек, судя по всему, тоже все понял правильно.
Чужая одежда оказалась маловата, не очень хорошо пахла и во многих местах была грубо залатана, но Нар не жаловался. Сам недавно в похожей ходил. Только странно было смотреть, как Арман хмурится и одергивает ворот рубахи на чужом парнишке, чтобы одежда лежала лучше, как сам завязывает на нем пояс и приказывает пригладить волосы ладонями да вымыть лицо хотя бы в луже, при этом бросив:
— Больно уж ты грязен.
А потом Арман раздраженно посмотрел на попытки парнишки оседлать Гнедого, проворчал что-то вроде: "Бесполезно, только шею себе свернет" — и, не выдержав, посадил незнакомого мальчишку за собой на Вьюнка и приказал ждать. Нар ждал. И ни один вечер в его жизни не тянулся так долго.
Старик молчал, да и у Нара разговаривать охоты не было. Стреноженная лошадка вместе с гнедым щипали травку у края леса, солнце медленно катилось к закату. Холодало. Нар лег на телегу, с тревогой глядя в небо, по которому плыли тонкие тени туч, и на солнце, клонившееся к верхушкам деревьев и не мог выдавить из души беспокойства. Умом Нар понимал — Арман хотел его спасти. Понимал, что архан отвел в храм чужака, потому что татуировки паренька были «чистыми», понимал и то, что если узнают… Нара все равно убьют, а Армана… Нар не хотел думать, что будет с Арманом. Понимал, что приносит своему архану лишь хлопоты, и в тоже время не мог не радоваться. Он будет жить. Наверное. Может, не так и долго, но жить. И не где-то жить, не абы как, а рядом с Арманом. Разве это не счастье? Так почему на душе так тяжко, будто он что-то делает неправильно?
Может, просто уйти? Старик не станет останавливать, а лес милостив, как-нибудь и там можно выжить. И, может, удастся прибиться к какой-нибудь деревне, где нет магов и жрецов и некому будет проверить татуировок? Может, пойти прямо к жрецам? Авось помилуют. А убьют... все умирают. Когда-нибудь.
Но сдерживали последние слова Армана:
— Убежишь — из-под земли достану. Ты меня слышал?
Арман пожелал, чтобы Нар остался. Арман его принял. Арман не захотел его выдавать. Арман обманул опекуна и отвез в храм паренька, которого даже не знал. Все ради Нара. И это Арман… который всегда и все старался сделать правильно. Для которого главное — законы, установленные богами. Разве можно теперь его предать?
Нар закрыл глаза и подумал, что нет, нельзя. И сам не заметил, как заснул, а проснулся, когда кто-то тряс его за плечо и шипел на ухо:
— Вставай! Темнеет уже, надо возвращаться!
— Мой архан, — Нар поймал Армана за руку, заглянул в холодные глаза и выдавил: — Спасибо. Не надо было.
— Я сам решу, что мне надо. А ты… — повернулся Арман к старику. — Если будет трудно, можешь отослать мальчишку в любую из моих деревень. Теперь… я его архан.
Нар почувствовал жгучий укол зависти к этому незнакомому мальчишке. Он теперь принадлежит Арману, в то время как Нару придется и дальше скрывать свои татуировки. Но лучше так, чем за грань или в изгнание. Только, боги, какой ценой?
— Хватит ныть! Долго будешь копаться? — вновь спросил Арман, и в голосе его раздражение перемежалось с усталостью.
— Ты измучен, мой архан, — сказал Нар, когда Арман чуть покачнулся, потирая виски.
— Во мне ни капли магии — все жрецы в храме выжрали, и сил почти не осталось, но чтобы тебе накостылять — хватит. Так что собирайся и поехали.