Его женщина

Быстрым и цепким умом парнишка прикинул: а это ведь выход. К чему долго и нудно учиться? К чему корячиться и ломаться на чужого дядю? Нет уж, увольте, насмотрелся на свою бедную матушку, хватит.

Погулял от души, налюбился с молодыми девчонками и взялся за ум. Приступил к поискам теплого места.

Но как-то не складывалось. Взрослые и обеспеченные тетеньки не собирались оставлять своих богатых мужей. Спали – да, с удовольствием. Даже подарки делали и деньжат подбрасывали – так, по мелочи, на тряпки и американские папироски. Хватало и на кабаки.

Но это было не так, как хотелось бы. Главная цель – жилплощадь в столице. Позарез была нужна жилплощадь, и желательно не в старой пятиэтажке с потолками на голове. Нет уж, спасибо. Нажился в дерьме.

Хотелось хорошей квартиры, в престижном районе, в крепком доме с консьержкой, с зеленым двором и интеллигентными соседями.

А приглашать на постой мальчика никто не собирался. Ни одного желающего, ни одного претендента. Точнее – претендентки.

И тут появилась наша Дуся, все еще красивая, яркая, уже полноватая, но еще вполне ничего. Ее словно послала судьба. К возрастным дамам у юноши отвращения не было – привык.

Дуська от младенца потеряла голову – говорила, что так у нее ни с кем не было. Верилось в это охотно. Но это был такой невозможный мезальянс, такой смех и кошмар! Даже для нашей эксцентричной и экспансивной тетушки. Поделать, естественно, мы ничего не смогли. И дура Дуся потащила красавца в загс. Совсем ополоумела.

– В последний раз, – кричала она. – Уйдет – я умру!

Лебединая песня, последний гормон. Последний шанс быть счастливой. Конечно же, она его прописала. Вот оно, возмездие! Вот оно, вот!

Ну и, как водится, пацан стал хамить и гулять. Пару раз дал женушке по мордасам, когда она откровенно достала его своей ревностью.

Несчастная Дуська хватала его за одежду, пытаясь удержать, валилась на пол, выла. Страшная история, кошмарная картина. А потом заболела – рак. Моя мать ее забрала, чем меня удивила. А я начал заниматься дележкой квартиры. Этот засранец, конечно же, ждал Дусиной смерти, чтобы все досталось ему. Тянул и оттягивал, отвергал все варианты.

Ну а когда я его прижал, наконец согласился. Договор наш был таким: мы согласны на любую площадь, лишь бы разменять. Он все понимал – потянет еще чуток, и ему достанется все. Но и мы это понимали. Пошли на компромисс, проиграли, конечно, но лучше так, чем ничего. В результате всех этих гнусных манипуляций нашей несчастной и уже уходящей в иные дали Дусе досталась совсем ерунда – эта жуткая комнатуха в Перово. Даль, рабочий район, выселки, короче – кошмар.

Вот в этот рай я и въехал после развода.

Прилагались к моему новому жилищу для полного комплекта и сильно пьющие соседи – супруги Райка и Вовка. Вовка бил Райку, Райка лупила Вовку. До первой крови. Потом начинала рыдать и каяться:

– Вовка, прости!

Вопила отчаянно, пока Вован утирал кровавую юшку, глядя на жену исподлобья, видимо, раздумывая, куда бы врезать.

Райка ловила предупреждающий взгляд и бросалась к нычке за пузырем. Вид поллитровки примирял Вовку с произошедшим мгновенно.

Райка спешно стругала колбаску, с тревогой поглядывая на милого. И, обтерев о грязный передник руки, широким жестом приглашала к столу.

Вован снисходил. А дальше шли совместный выпивон и песни – затягивала голосистая Райка, играя желваками, подпевал суровый Вован. После спевок шли в комнату, чтобы укрепить перемирие. Укрепляли громко и шумно – страсти кипели нешуточные. Спустя какое-то время Райка выходила на кухню. Смущенная и счастливая, раскрасневшаяся, довольная, словно сытая кошка.

Я курил у окна.

– Все нормально, Раёк? Помирились?

Райка махала рукой и притворно вздыхала:

– Ой, Максим Александрович! А чё нам делить? Побазланили – и на мировую! Он ведь, мой Вовка… – Райка замолкала, и ее затуманенный взгляд останавливался. – Он не мужик – зверь, понимаешь? – продолжала она и уверенно добавляла: – Нету такого второго!

– Да уж, – усмехался я. – Зверь – это точно! Вон как рычит.

Райка розовела от смущения и счастья, махала рукой и принималась за пироги – порадовать мужа. В общем, веселая у нас была жизнь.

Кстати, пьянь эта, надо сказать, была вполне доброй, миролюбивой и даже щедрой. Райка делилась пирогами, Вовка чинил краны и унитаз, конопатил на зиму окна и после скандалов с женой обязательно извинялся.

Комната, принадлежащая моей несчастной тетке, была из ряда вон. Точнее – она была отвратительной. Мое окно аккурат над дверью подъезда, у подъезда косая лавчонка. Днем ее оккупировали шипящие бабки, а по ночам пьяная и буйная молодежь рабочего квартала. Мат-перемат, оплеухи и звон бутылок – и так беспрерывно.

Сама комнатуха была метров восемь – темная из-за густых лип за окном, узкая и сырая. Батарея текла, штукатурка мокла и отваливалась кусками. Кровать с пружинным матрасом, скрипящим, как пьяный лоцман, и письменный стол, подобранный на помойке. Вещи мои лежали в чемодане – доставал я их волглыми, пахнувшими плесенью.