Глава четырнадцатая
Нвые наследники
Апрель вернул в Ратманово яркие краски: засверкала на солнце колоннада, янтарём и аметистами рассыпались по клумбам весенние первоцветы, небо сделалось бездонным и густо-синим. Снег давно сошёл, открыв жирную черноту бесконечных полей и нежную зелень озимых. Всё вокруг радовало глаз, веселило душу…
Весеннего настроения, охватившего всех в поместье, не разделял лишь его хозяин. Сразу пожалев о том, что отправил жене то злосчастное письмо, Черкасский проклял себя и стал заливать тоску водкой. Легче ему не стало. Поняв, что если не попытается любой ценой вымолить у жены прощение, то просто умрёт, Алексей собрался и поехал в Бельцы. Но вышедшая ему навстречу мадам Леже сообщила об отъезде княгини в гости к московской тётке.
Раздосадованный, Алексей вернулся в Ратманово с намерением тотчас же броситься в погоню, но, хорошо всё обдумав, признал, что попытка восстановить отношения в чужом доме в присутствии чужих людей – задача не из простых. Тогда он решил поступить по-другому: написать Кате покаянное письмо, предупредить о своём приезде и, если повезёт, дождаться ответа. При любом развитии событий, напишет ему жена или нет, князь хотел выехать в Москву.
Множество раз брался Алексей за перо, но вновь и вновь рвал письмо и выбрасывал его в корзину. После двух часов мучений у него наконец-то получился более-менее сносный вариант:
Запечатав конверт, Черкасский вызвал Сашку и велел тому менять лошадей круглосуточно, но доставить письмо княгине самое позднее через три дня.
Сегодня Алексей ждал своего посланца обратно. Стоя у окна, он высматривал ямскую тройку. Наконец та появилась на подъездной аллее. Сашка вошёл в кабинет, но вид его не сулил хозяину ничего хорошего. Виновато отводя глаза, посыльный протянул Алексею нераспечатанное письмо.
– Что, княгиня отказалась его взять? – с ужасом спросил Черкасский.
– Нет, барин! Не было её в Москве. Никто в доме тётки не знает, что она вообще собиралась к ним приехать.
– Графиню-тётку ты видел? Она с тобой говорила?
– Как же, меня провели к ней, барыня сама мне сказала, что племянница к ней не приезжала и не писала вовсе.
– Да, может, тебе специально лгали? – гневно рявкнул Алексей.
– Нет! Я, прежде чем уехать, деньги роздал и дворовых порасспросил, ну и в соседских домах тоже интересовался – никто не видел ни княгини, ни её девушки. Даже если хозяйка не выходила из комнат, то Полю дворовые всё равно заметили бы. Нет их там. – Сашка замялся. – Я, как барыню в Москве не нашёл, стал на почтовых станциях спрашивать. На одной – на въезде в Москву – княгиня и её девушка заночевали, а потом в Петербург отправились.
Черкасский забрал письмо и отпустил своего посланца. Алексей постарался поставить себя на место жены. Катя оскорблена, хочет уехать, но у неё ещё нет доступа к унаследованному состоянию, значит, она должна отправиться к Штерну. А ложный адрес в Москве она дала, потому что после этих подлых писем и выстрела в спину никому не верит. Катя боится.
– Боже мой, милая, как я мог это допустить? – прошептал Черкасский.
Он, как идиот, заливал горе водкой, хотя до сих пор не нашёл подлеца, устроившего им эту западню. Даже не расспросил Иваницкого и ротмистра Рябинина о том, что те видели на крыше мельницы. Конечно, есть ещё и камердинер, да толку от него мало. Но все же… Алексей вызвал француза к себе и спросил:
– Месье, пожалуйста, вспомните всё, что вы видели на мельнице, после того как меня ранили.
– Ваша светлость, вы лежали без чувств, и я держал вам голову. Офицеры побежали к мельнице, а об остальном я могу судить только с их слов, – объяснил камердинер и, не понимая, что нужно хозяину, замолчал.
– Повторите эти слова, – потребовал Алексей.
– Офицеры говорили, что видели на крыше человека с пистолетом в руке, тот спрыгнул вниз со стороны, обращённой к лесу. Господа обежали вокруг, но там уже никого не было, они увидели лишь следы, ведущие в лес.
Стало ясно, что нужно действовать самому. Алексей завтра же поедет в Бельцы и разберётся в этой тёмной истории. Жаль только, что он не сделал этого раньше.
Дорога разбередила Черкасскому сердце. Уже проклюнулись почки, и лес тонул в нежнейшей золотистой дымке, а когда здесь летели их с Катей санки, все деревья стояли в снегу, ветви гнулись, смыкаясь над дорогой в белоснежный кружевной туннель. Если бы только можно было повернуть время вспять и вновь прижать к себе хрупкую фигурку, закутанную в соболий мех…