Эксгибиционист. Германский роман

Я присутствовал при этом в качестве почти невидимого свидетеля. Я был детским невидимым свидетелем. Но я полностью подвергся обаянию этой прекрасной супружеской пары, источавшей староевропейскую любезность и юмор явно британского покроя, излучавшей аромат той Европы, которая, как выяснилось впоследствии, уже исчезала. Затем они приезжали еще несколько раз в сопровождении своих детей Клаудии и Александра. Это было начало дружбы, которая связывала меня с этой семьей на протяжении многих лет.

Человек, который приходил в папину мастерскую, вначале спускался по лестнице в подвал. Его сразу же окутывал мощнейший запах кошачьей мочи, достигающий такой немыслимой аммиачной концентрации, что у адепта начинала кружиться голова и немного подкашивались ноги. К этому запаху привыкнуть было невозможно. Это был сильнейший аммиачный удар. То есть некий данный самой судьбой психохимический вход в трип посещения этой мастерской. Человек спускался как бы в некий ад, состоящий из тьмы, вони, куч говна, луж мочи. Именно в этом аду скрывалась дверь в рай. Человек оказывался затем перед дверью, которая сама по себе выглядела экзотично – очень старая дверь с красивой бронзовой ручкой в стиле ар-нуво, изысканной формы. В остальном дверь выглядела как избитый мертвый бомж, то есть состояла из каких-то порванных тряпок. Она была обита холстиной, причем очень старинной, местами пробитой мебельного типа гвоздями с потускневшими бронзовыми заклепками. Холстина во многих местах была прорвана, и из нее буйно торчала древняя вата пугающего цвета. Эту дверь можно было читать как книгу, потому что по поверхности холстины ее покрывали разные записки, адресованные моему папе и написанные людьми, которые пришли в мастерскую, не застали его и решили оставить свои послания, поскольку не у всех находилась бумага для написания записки. В мастерской не было телефона, люди приходили просто по наитию, без предварительной договоренности, поэтому часто они никого не заставали. Многие оставляли бумажные записки, которые потом стали одной из частей трехчастного замечательного папиного альбома «Сад». Первая часть этого альбома называется «Меня нет», вторая – «Где я?», а третья – «Сад». Первая часть «Меня нет» состоит из этих бесконечных записок. Туда не вошли те записки, которые были написаны непосредственно на двери.

На этой двери встречались даже стихотворные послания. Встречались сообщения о том, что через несколько дней состоится акция «Коллективных действий». Встречались истерические почеркушки рыдающих женщин, которые приходили на взводе в момент самых острых переживаний. Отсутствие в этот миг моего папы в мастерской провоцировало еще более острые переживания, поэтому им требовалось немедленно выплеснуть свои эмоции, а тут вместо папы – дверь. Поэтому эмоции выплескивались прямо на дверь в виде импульсивных посланий. Всё это море посланий перекрывала гигантская надпись, размашистая и очень уверенная, написанная твердой рукой поэта. Через всю дверь тянулись слова: «Был. Не застал. Евтюх». Послание, оставленное уверенной дланью Евгения Александровича Евтушенко.

Дверь была замечательная, но гораздо замечательнее было то, что скрывалось за этой дверью. Стоило этой двери открыться, как человек из вонючего ада попадал в абсолютный рай земной. Невозможно себе даже представить ту степень блаженства, счастья, уюта и невероятного эйфорического подъема, который охватывал меня каждый раз, когда я переступал этот порог. И не только меня. Очень многих людей посещали подобные чувства. Войдя туда, человек первым же делом видел перед собой туалет, который всегда был открыт и представлял собой нечто абсолютно чудовищное. Это был сильно покачнувшийся унитаз древнего вида, который, возможно, когда-то претендовал на нечто вроде белизны, но уже давно утратил это качество, представляя собой внутри нечто глубоко бурое, покрытое непонятной ржавой структурой. Над ним находился искаженный временем бачок с ржавой цепью, с грушей, за которую надо было тянуть, чтобы произошел водоспуск. Всё это сооружение стояло на разбитом кафельном покрытии, где от каждой плитки уцелели только какие-то фрагменты. Всё это вместе составляло глубоко руинированный антикварный ландшафт, словно из глубочайшей древности, из каких-то допомпейских времен, обнаруженный отважными археологами.

Пройдя мимо туалета, пришедший входил в большую комнату, что служила ареной сакраментальных показов работ, которые происходили практически каждый вечер. Вся эта комната, увешанная папиными картинами начала 70-х годов, папиными литографиями еще конца 60-х годов, была при этом обставлена великолепнейшей антикварной мебелью, шедеврами мебельного искусства, которые все были найдены на помойке в соседней подворотне, где нынче красуется (если слово «красуется» в данном случае уместно) мемориальная доска жертвам сталинских репрессий.