Эксгибиционист. Германский роман

Несмотря на волшебство музыки, смешивающейся с гульканьем и курлыканьем голубей за окнами (хотя меня эти звуки забирали и возносили на небеса), я стремился дополнить эти звуки еще одним, внутренним звуком, который звучал внутри моей головы. Это был хруст разгрызаемой сушки с маком. Три звуковых потока: гульканье голубей, классическая музыка и хруст маковых сушек, а также листание страниц бесконечных книг. В большой комнате висели картины, стоял письменный стол, стояли кресла, а затем открывалась укромная комнатка, представлявшая собой проход из большой комнаты в кухню. Эта маленькая проходная комнатка была моим царством. Там с одной стороны обнаруживался шкафчик, на котором стоял виниловый проигрыватель. Именно оттуда, из этой точки, звучала музыка. С другой стороны таинственно мерцал секретер, на котором виднелось несколько затейливых свечей разной формы, которые никогда не зажигались. Разноцветные свечи без огней – в форме шаров, в форме барочных колонн. Одна немецкая свеча являла миру целую картину в духе Шпицвега, изображающую немецкого уютного старичка второй половины XIX века с козырьком над глазами, который из лейки поливает цветы в своей мансарде на черепичных вершинах небольшого германского городка. Там же, в этом проходике, находился обожаемый мной диван, который назывался «Пашкино гнездо». Это был действительно похожий на гнездо диван, потому что он был очень продавлен. Продавлен, но не подавлен. В нем имелась довольно глубокая яма, или некий овражек. В этом овражке мне сладко лежалось в окружении сушек и книг. Рядом находился небольшой столик с настольной лампой, который был моим рисовальным столиком. Там неизменно располагалась плотная ватманская акварельная бумага, сработанная в Лейпциге, которая продавалась в роскошных склейках черно-серого цвета. Стояло несколько пузырьков советской туши за тринадцать копеек: я до сих пор уверен, что это самая лучшая тушь на свете. Впрочем, если зазеваться и неплотно закрыть пузырек, то эта тушь быстро протухала и начинала вонять, издавая запах, чем-то напоминающий смрад бобровой струи.

На столе еще стояла необходимая часть моего рисовального процесса – специальные рюмки для промывания глаз, которые я покупал в аптеке. Они были очень качественно сделаны из толстого стекла. Предназначены для того, чтобы наливать туда разные субстанции, полезные для глаз, и промывать глаза этими субстанциями. Я их покупал, чтобы наливать тушь и макать в них перо. Лежали перья рядочком. Лежало несколько коробок акварели. Происходило бесконечное рисование огромного количества рисунков. Там создавались все мои эпосы о государстве Блюмаус, возникали другие вымышленные страны, вылупливались разные персонажи вкупе с их приключениями.